Живым - жить

"С. Николаев, вставая с табуретки: "Цветы весной, кукушка летом. И осенью - луна. Холодный чистый снег зимой". (Садится). Все. Ф. Муромцев: Все? С. Николаев: все. Ф. Муромцев: почему-то немного, Семен Данилович, а? Маловато. Может там еще что-то есть, возможно, оборвано? С. Николаев: нет, все, это такая специальная форма… Ф. Муромцев: а почему, зачем? С. Николаев: да как тебе сказать, - лаконизм. <…> Ф. Муромцев: Как вы говорите: холодный чистый снег зимой? С. Николаев: зимой. Ф. Муромцев: это уж точно, Цунео Данилович, у нас зимой всегда снегу хватает", – так сказал Саша Соколов о японских писателях. Годы идут, а эти верные мысли, пусть и сумбурно выраженные в "Школе для дураков", остаются верными. Просто, но неспроста – так писали и пишут японские авторы.

Мода на японских писателей во всем мире сподвигла взяться за перо и женщин страны восходящего солнца. Помимо Акутагавы Рюноскэ, Кобо Абэ, Юкио Мисимы, Рю и Харуки Мураками, начали штурмовать писательский Олимп Масако Бандо и Банана Ёсимото, Савако Ариёси и Киоко Мори. Поговорим о последней. Киоко Мори родилась в Японии в 1957 г. С 16 лет живет в США. У писательницы вышло в России уже два романа: "Одинокая птица" и "Дочь Шидзуко". Оба они основаны на автобиографических моментах: когда Киоко было 12 лет, умерла ее мама, что стало причиной многолетней неутихающей боли и вылилось в создание лиричных и трогательных произведений.

Все не случайно, все неспроста. Вот и название новому роману писательницы дано по родственным связям ("Дочь Шидзуко"), что вполне объяснимо японским происхождением автора, поскольку для Японии обрыв традиции и родственной преемственности поколений скорее исключение, чем правило.

Это история о строптивой девочке, которая не в состоянии смириться с тем, что ее отец привел в дом другую женщину взамен умершей матери. О свадьбах и похоронах, о том, что все в жизни повторяется. О том, что есть боль, которая не уменьшается с годами. О том, что у каждого своя беда и своя правда, но "иногда нужно в первую очередь самому выказать уважение к людям, а не ожидать, когда они проявят уважение к тебе". А также о том, что вы сами делаете выбор между такими вариантами, как "если бы мы могли предвидеть будущее, то никогда бы не влюблялись" и "человеку нужно кого-то любить вопреки всему".

Все просто и изящно, но невозможно отделаться от ощущения, что за простыми предложениями стоят не столь простые мысли. Рефлекс ждать и искать сложного в простом по отношению к японской литературе продолжает действовать.

Как всегда у утонченных и несуетных, далеких от бренности японцев, большое значение приобретают яркие детали: желтые митенки, сервиз цвета хурмы, небо стальной синевы и цветы, цветы в изобилии…

Несмотря на все внешнее спокойствие повествования, оно захватывает своей динамичностью. С одной стороны, это достигается псевдодетективностью сюжета: уже на первых страницах мы узнаем о самоубийстве матери Юки, но его причины раскрываются только по ходу дальнейшего повествования. Кроме того, динамизма добавляют и временные промежутки, разрывы, разделяющие события, описанные в небольших по объему главах произведения. Сжатое и емкое по мысли изложение нехитрых событий из жизни Юки, дочери Шидзуко, почему-то трогает за живое. В книге найдет что-то интересное для себя равно взрослый и ребенок.

А может быть, это просто история о девочке-подростке, начинающей жить без матери? О том, что только на беговой дорожке она забывает о боли, но от себя, как известно, не убежишь? О любом человеке, которому так трудно без поддержки и понимания? Без ожидаемых аллегорий? Может быть. Все может быть.