Несоветский Олеша, именуемый в дальнейшем Юра…

Родился Олеша в семье польского дворянина, но с энтузиазмом принял революцию, участвовал в гражданской войне - добровольцем ушел в Красную Армию. Но ему становилось все труднее адаптироваться к новой жизни. О начале своей жизни он сам писал так: "Мое время началось примерно в те дни, когда появилась мина и появился пулемет. Я родился в 1899 году, значит, в мире происходила англо-бурская война, в России уже был основан Художественный театр, в расцвете своей славы был Чехов..." Говорили, что Олеша "словно хотел стать советским писателем, но так и не смог". Не поднималась у него рука строчить идеологически выдержанные повести и романы. Его большой друг, писатель Эммануил Казакевич писал: "Олеша - один из тех писателей, которые не написали ни единого слова фальши. У него оказалось достаточно силы характера, чтобы не писать того, чего он не хотел. Некоторые называют это слабостью характера". Да, хороша слабость, когда "кремлевский горец" видит тебя насквозь и спасти тебя может только ода или здравица…

А он в лихие 20-е и 30-е предпочитал победным реляциям сатиру, и в знаменитом "Гудке" почти каждый день появлялись его стихотворные фельетоны под псевдонимом "Зубило". Я не читал и не видел его пьесу "Список благодеяний", но одно то, что ее решил поставить в своем театре строгий и придирчивый Мейерхольд, говорит само за себя. Олеша написал воспоминания о современниках, этюды о русских и зарубежных писателях, чье творчество особенно ценил. По его сценариям были поставлены фильмы, а для Театра им. Вахтангова он инсценировал "Идиота" Достоевского. Но главным делом в последний период жизни он считал работу, которую вел изо дня в день, придумав условное название "Ни дня без строчки", предполагая позднее написать роман.

Это - удивительная книга, в которую вошло все, что накопилось за жизнь - воспоминания, наблюдения, размышления. Можно только предполагать, какие философские бури бродили в этом человеке, если он в своей последней книге писал: "Это книга с сюжетом, и очень интересным. Человек жил и дожил до старости. Вот этот сюжет. Сюжет интересный, даже фантастический. В самом деле, в том, чтобы дожить до старости, есть фантастика. Ведь я мог и не дожить, не правда ли? Но я дожил, и фантастика в том, что мне как будто меня показывают. Я воспринимаю себя, старого, по-прежнему молодо, свежо. Вдруг на молодого меня, который внутри, в зеркале смотрит старик. Фантастика! Театр! Теперь нас двое, я и тот..." Не правда ли: каждому из нас такие мысли приходят, но выразить их так смог только он.

Он взлетал и падал, был на коне и на щите. В послевоенную пору после возвращения из эвакуации потерял квартиру, отчаялся. Это была пора "забвения, нищеты, затравленности, не принятого временем, не принимаемого в расчет, загнанного в угол… пора перелицовки "Идиота", починки и глажки чужих сценариев, автора цирковых реприз и авансов, в пору договоров, более похожих на подаяние, судебных повесток, кредитной рюмочки коньяка в кафе "Националь", пора ресторанного акына, окруженного странными случайными субъектами, известного в Москве больше как человек из легенды…".

Знавшие Олешу люди, захлебываясь, рассказывали о нем. Процитированный выше Борис Ямпольский писал: "Я хорошо помню тот серый и скучный осенний вечер, когда дождь хлестал по большим витринным окнам "Националя". Мы сидели за…столиком, перед ним стояла маленькая чашка кофе, и он рокочущим голосом фантазировал: "Весь мир ликвидирован и от всей цивилизации осталось только одно маленькое королевство в юго-западном краю Африки, и там королем - мальчик. Он ходит на руках, вверх ногами и вниз головой и требует того же от всех своих подданных, и подданные, у которых склероз, гипертония, сотрясение мозга, стенокардия, все без возражения ходят вниз головой, получая инфаркты и инсульты и все-таки сумасшедше повторяя в один голос: "О как мудро! Только так и надо ходить!" Это был день долгого собрания, на котором кого-то распинали, я пришел с этого собрания усталый и опустошенный, и, когда слушал его сказочку, у меня появлялась надежда, что безумие все-таки кончится". (От себя заметим, что безумие только-только кончается…)

Те, кто не был знаком с ним и знал понаслышке, собирали о нем легенды. Вот две были-байки, которые записал замечательный Сережа Довлатов:

Первая. "Юрий Олеша подписывал договор с филармонией. Договор был составлен традиционно: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем "автор"... Московская государственная филармония, именуемая в дальнейшем "заказчик"... Заключают настоящий договор в том, что автор обязуется... И так далее. Олеша сказал:

- Меня такая форма не устраивает.

- Что именно вас не устраивает?

- Меня не устраивает такая форма: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем "автор".

- А как же вы хотите?

- Я хочу по-другому.

- Ну так как же?

- Я хочу так: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем - "Юра".

Вторая. "Году в тридцать шестом, если не ошибаюсь, умер Ильф. Через некоторое время Петрову дали орден Ленина. По этому случаю была организована вечеринка. Присутствовал Юрий Олеша. Он много выпил и держался несколько по-хамски. Петров обратился к нему:

- Юра! Как ты можешь оскорблять людей?!

В ответ прозвучало:

- А как ты можешь носить орден покойника?!"

Так и хочется спеть: "Ты одессит, Юрка, а это значит…"

Однажды он сказал кому-то: "А я в одну ночь могу написать то, что ты написал за всю, всю жизнь!" И написал бы, если бы 10 мая 1960 года не умер от инфаркта.

Павел Подкладов