Просто дядя Боря

Незадолго до смерти он вместе со своим другом Анатолием Адоскиным сыграл в смешной комедии. А до этого - небольшую роль американского генерала времен войны Севера и Юга. А еще раньше - Фирса в "Вишневом саде". А еще, а еще…Можно, конечно, попытаться перечислить все, что сыграл этот поистине народный артист за 50 лет службы в театре, но это будет список на три-четыре страницы. Говорят, сыграл больше 100 ролей. Да простит меня академический театр им. Моссовета, но то, что делал Борис Владимирович на сцене, всегда стояло несколько поодаль от традиционной кондовости большинства постановок этого театра. В них рвали и рвут страсти, вращают глазами, брызжут слюной, демонстрируют красивые жесты и поставленные голоса. А Иванов был всегда сдержан, немного ироничен к персонажу и к себе, насмешлив. Главное таилось в его маленьких веселых глазах, пусть это даже был трагический Фирс. Я не раз спрашивал его, в чем "закваска" его актерства. Он уходил от ответа. И правильно. Нельзя поверить алгеброй гармонию… Таким же в этом театре был, пожалуй, только великий Плятт. Недаром некоторые роли они играли вместе, как говорят в театре, в очередь.

Наверное, дядю Борю любили еще за то, что он был настоящим одесситом. И в 13 лет, попав на спектакль знаменитого Одесского оперного театра, сразу прикипел к нему и даже устроился статистом в массовку. Так что стаж его работы в театре был просто уникальным: больше 65 лет! Дальнейший путь был предрешен: театральное училище, которое он закончил в июне 1941 года. 22 июня дипломный спектакль выпускники играли почти в пустом зале: все уже знали о начале войны. В училище был организован истребительный батальон, задачей которого была поимка диверсантов, высвечивающих самолетам цели для бомбежки. 7 июля Борис уже был на фронте. Из батальона, в котором он служил, осталось в живых 19 человек.

В бою у деревни Михайловки Борис Иванов получил страшные ранения: головы, спины, обеих ног и руки. Его нашли на поле боя среди мертвых. До сентября 1942 года лежал в разных госпиталях. Грозила ампутация руки. Но вылечился. По дороге в Рыбинск в товарном поезде у него украли все документы и деньги. Деваться было некуда, осел в Рыбинске. Там был театр, куда он и устроился. Конечно, как каждый актер, он стремился в Москву, в театр, но времена были военные, и его не отпускали. Только в 1944 году Борису удалось добраться до Москвы. Он пришел в театр имени Моссовета к Ю. А. Завадскому. Мастер прослушал молодого актера и принял его в свой театр. Работал он там до последней секунды жизни. Слава Богу, что его заметили и кинорежиссеры: он сыграл больше 80 ролей в кино.

В последние годы жизни он был не очень здоров: подводило сердце, глаза. Как-то раз, когда я усаживал его в машину для того, чтобы поехать на радиоэфир, он пожаловался, что не может сам сесть за руль. "Ох, как я это любил! Сколько машин прошли через мои руки!" Начал с "Москвича 401", последней была "Волга". Квартира его была похожа на музей. Отовсюду, где бывал, вез какие-то фантастически интересные и забавные вещички. Это лучше, чем меха и электроника: посмотришь на какую-нибудь безделицу и вспомнишь - во Флоренции куплена…

Уже стало притчей во языцех рассказывать, как преображается артист на сцене, даже если очень болен. Но пример дяди Бори был уникален. Как он умудрялся, практически ничего не видя, не упасть, не наткнуться на декорацию, это было поразительно! Это и называется - актер от Бога. Рассказывает Евгений Стеблов: "Он себя сжег. Сознательно или бессознательно - не знаю… Мы поражались в этом году, что он с собой делает! Мы должны были ехать в гастрольный тур в Америку, и можно было его заменить. Но он настоял, чтобы его взяли, и проехал с нами тяжелейший гастрольный тур, на другом континенте, в другом временном поясе. Потом он поехал с женой в Италию, и там ему стало плохо. Он попал в больницу. Как-то его выходили. И, приехав, он опять окунулся в работу. Он репетировал утром и вечером…" Стеблов добавляет: "У него был вкус к жизни, он замечательно готовил, разбирался в винах. Очень любил анекдоты: бывало, на сцену уже выходим, а он анекдот рассказывает…" Борис Владимирович блистательно знал музыку, великолепно пел. Молодежь ломилась на мюзикл "Иисус Христос - суперзвезда". Как он там пел Понтия Пилата, это, как говорят в его любимой Одессе, - обнять и плакать! Без дяди Бори смотреть спектакль уже неохота…

Я говорил с ним незадолго до смерти после премьеры одного средненького спектакля. Режиссер разбирал роли и что-то резкое сказал Б.В. Тот и ухом не повел, но в глазах его я прочел: эх, ты Станиславский! Но слушал и кивал, и, я думаю, выполнил потом режиссерское указание. Ибо был дисциплинирован , как немец. Видно, в армии приучился. Его карьере и народной любви к нему, конечно, завидовали. В театре без этого нельзя. Но сам Бори Владимирович никогда и никому не завидовал и часто говорил: "Когда мне заявляют: Борька, ты не завистлив, удивляюсь: а чему мне завидовать! Я живой - что может быть лучше!" Не любил много говорить о себе в интервью: "Деточка, ну хватит, я уже все сказал, сколько можно?!" Раскрутить его можно было воспоминаниями о войне, о Дне Победы. Тогда его полуслепые глаза загорались…Этот день для него был святым. Он всегда старался встретиться с однополчанами.

А какой он был рассказчик, какой острослов! Геннадий Бортников рассказывает: "Его юмор был великолепен. Фаина Раневская говорила о нем: "Я его побаиваюсь. Он может меня пересмешить и переплюнуть в этом деле". Он долго сидел, слушал ее, а потом выдавал какую-то реплику, и Раневская кричала: "Уберите его, а то я умру от смеха!" Как я уже говорил, ему повезло в кино с мерзавцами. Дядя Боря всегда, смеясь, говорил: "Если подсчитать, скольких людей я предал, отравил, застрелил, повесил или столкнул в пропасть - это же просто ужас!". А вспомнишь его милое, добродушное круглое лицо, и плакать хочется.

Павел Подкладов