Михаил Козаков: В театре должно быть , как в джазе!

- Михаил Михайлович, почему вы никогда не пробовали сыграть моноспекаткль? Я имею в виду не поэтические экзерсисы, а именно спектакли. Помнится, Рецептер в своего время всего "Гамлета" играл один.

- Я думаю, что такие пьесы все-таки полифоничны. Я бы не рискнул один играть Лира за всех. Куски из "Лира" можно играть в каком-то моноспектакле, но для этого надо написать какую-то другую пьесу на актера, который играет Лира. Я думал об этом. Но времена, когда один актер мог выйти на сцену и один сыграть всего "Гамлета", прошли. Сегодня публика не станет слушать пьесу в исполнении одного актера.

- Ну, не Шекспир, так Беккет…

- Я ходил вокруг "Последней ленты Крэппа", когда был еще молодым человеком, хотя там написано "старик". Не думаю, что это для меня написано. Я не люблю драматургию абсурда. Вот абсурдизм Шекспира для меня люб и дорог. Там тоже много абсурдистских вещей, ходов. А чистый абсурд, театр абсурда я не понимаю. Я скорее поэтический реалист, если искать какие-то формулировки. Не абсурдист и не авангардист. Я, даже читая Бродского, стараюсь сделать так, чтобы сделать понятней даже трудные его стихи.

- Слушал ваши записи Бродского на кассетах и удивился простоте и понятности. У вас есть секрет хитрый ход?

- Нет, никакой хитрости. Просто у Бродского я выбираю то, что я сам до конца понимаю. Я еще беру те стихи, которые годятся для чтения на эстраде. Потому что надо всегда понимать, что одно дело - чтение глазами, а другое - произнесение вслух. Когда ты читаешь стихи или прозу зрителю, ты должен быть внятен. Тогда публика откликнется. А если она будет сидеть и ничего не понимать, неважно, в театре или в концертном зале, она быстро заскучает внутренне. Поэтому я выбираю стихи. То есть, то, что мне самому ясно и мною любимо.

- В последнее время вы работали с другими режиссерами только в шекспировских проектах. Вы шли на это только ради Шекспира?

- Нет, я бы и не на Шекспира пошел, если была бы какая-то хорошая роль, например, чеховская. Мне как-то Юрский сказал: "Что ты хочешь! Время театра литературы ушло. А мы с тобой - люди театра литературы". Эти все перформансы, где пластика важнее слова, - это все не мое, мне даже было бы скучно пробовать, хотя, наверное, как профессионал, я смог бы это делать. Для меня все равно - "Вначале было Слово…". Я с удовольствием пошел бы в проект (и антрепризный, и не антрепризный), предположим, играть старика Сорина в Чеховской "Чайке".

- А почему вы ушли от Штайна?

- Я заскучал. Потому что роль Тени отца Гамлета не дает возможность для самовыражения, она короткая, маленькая. Весь спектакль мне не казался интересным проектом, таким, каким был спектакль у Охлопкова. Жене Миронову, наверное, было интересно играть, (а кому не интересно играть Гамлета?!) Вот в "Лире" возможна импровизация. От спектакля к спектаклю ты можешь импровизировать, находясь в квадрате, как в джаз-бэнде говорят. Ты можешь находить иной темпоритм какого-то куска, какую-то другую интонацию или проявление того, что задумывалось. Это живое дело. И в Шейлоке так. Тогда интересно играть. А в спектакле Штайна невозможно было вырваться из этого ритма. И идет сплошной повтор. Куда развиваться актеру? Получается, что это только для того, чтобы ездить и играть где-то за границей или на фестивалях? Мне показалось это скучным, да и немного ездил этот спектакль, да и не уж такие деньги платили.

-Часто ли глубина актера Михаила Козакова вступала в противоречие с поверхностностью мышления режиссера?

- Конечно, бывало. Но все равно, актер зависим от режиссера. Актер не может существовать совершенно отдельно. Тебя смотрят в данном спектакле, в данном фильме. Особенно в кино. Например, я снялся в фильме "Игра в модерн". Боже мой, сколько крови было пролито во время работы! Я говорил молодым режиссерам: "Вот тут у вас проколы, в сценарии, будет неясно, нелогично, давайте подумаем". В борьбе каким-то образом я выстроил свою линию, во всяком случае, так мне казалось. А потом всю картину перемонтировали. Перемонтировали и мою роль, и сцены из середины или конца пошли в начало. Доходило до анекдота: мы ехали в карете, я, Оксана Коростышевская и Галя Тюнина. Я играл сцену с героиней, которой увлечен мой персонаж, апеллируя иногда к ее подруге. При монтаже героиню из этой сцены убрали, убрали из кареты. И я с тем же лицом, с которым говорил с дамой, которой увлечен и ревную ее, разговариваю с Тюниной, с которой у меня совершенно иначе выстраивались отношения. То есть, без меня меня женили. Актер очень зависим от режиссера, в кино особенно. Скоро выходит авторский фильм Бориса Бланка "Смерть Таирова", где я сыграл Таирова. Я очень волнуюсь, как все это будет. Но это авторское кино, я знал, на что шел. Но как смонтируется все то, что я сыграл? Как это встроится в фильм, где есть и хроника, и фантазии, и закадровый текст таировский, кое-что объясняющий в глюках. Потому что там Сталин появляется на квартире у Таирова, они танцуют с Коонен. Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Это фантазии, так была придумана вся картина.

Вопросы задавал Павел Подкладов (продолжение следует)