Виктор Сухоруков: Шут должен оставаться шутом

Витя, мне всегда казалось, что ты сделан как бы из другого теста, чем все остальные. Может быть, поэтому, как ты говоришь, тебя не замечали, и ты не приживался до поры до времени ни в каком театре. Ты ведь и сейчас - нигде, то есть, не работаешь постоянно ни в одном из театров?

- Изгой.

Может быть, дело в твоей особой энергетике, которую не очень-то терпят окружающие? То же было, кстати, у Высоцкого и Даля…

- Не знаю насчет энергетики: эта батарейка – от мамки с папкой. А вот что удивительно: много лет назад меня выгоняли из театра в Петербурге. За пьянку. У меня был один грех в жизни, который я и грехом-то не считаю. Это можно назвать слабостью, надрывом, можно назвать праздностью поведения. Я, кстати, люблю праздность. Директор меня приготовился выгонять из театра, вызвал на разговор, и почему-то тоже перечислил эти две фамилии: Высоцкий и Даль. Прошли десятилетия. И вот ты опять их вспомнил. Какая-то мистика… Но мне радостно, что меня сравнивают с такими людьми, хотя не очень комфортно думать, что я какой-то другой, немножко не похожий на остальных. Действительно, я никогда не ходил по дороге общих правил, хотя не думаю, что это правильно. Я подчинялся законам, я человек законопослушный, на демонстрации любил ходить. Но любил ходить не ради карьеры, а уж очень мне нравились белые бумажные цветочки, привязанные на ветках, и я махал этими игрушечными цветами и кричал “ура”! Это уже был какой-то театр. Может быть, в этом разница. Одни орут, чтобы добиться какого-то положения в обществе, а я знал, что буду актером, хотел быть актером, и мне этого достаточно. Мне как-то недавно задали вопрос, не хочу ли я вступить в партию. Я ответил: нет, друзья, не актерское это дело. Шут - он при любой власти, при любых государствах, при любых строях, системах должен оставаться шутом. И это не оскорбление, не унижение. Это суть.

Это хорошее звание – Шут. А сталкивался ли ты когда-нибудь с тем, что тебя называли шутом, комедиантом, и в этом был элемент презрения?

- Часто и хуже называли. Но что делать? Если им от этого становилось легче, пусть, ради Бога. Мне кажется, в этом талант человека тоже проявляется: умеет ли он терпеть, понимать, обладает ли чувством юмора, может ли сострадать, может ли он быть снисходительным к злому, к негативному, к зависти. Отсюда мостик перекидывается на профессию. Я этому учился, поэтому с детства меня преследовала не только доброжелательность и благословение, но и, конечно, насмешки, издевательства, унижение. Ничего, ничего: немножко Мона Лиза, немножко Ван Гог, немножко дурак, немножко гений, а это и есть высший продукт Бога. А что же всем быть одинаковым, как сахар-рафинад?

А ты никогда не боялся, что вызовешь какое-то отрицательное отношение к себе у публики после “Брата”, “Антикиллера” или после страшного фильма “Про уродов и людей”?

- Боялся ли я, что она меня возненавидит? Нет, конечно! Наверное, если бы это случилось, то это было бы высшей похвалой и высокой оценкой моей деятельности, моего труда. Но, признаюсь, было наоборот: в Питере узнавали, общались, здоровались со мной. Приехал в Москву, казалось бы, она необъятная, мощная, многомиллионная, а идут люди, улыбаются, здороваются, я больше сталкиваюсь с доброжелательством людей по отношению к себе. Однажды я даже получил замечание от одного питерского режиссера, очень известного, не буду называть его фамилию, который сказал: “Сухоруков, ты понимаешь, что ты плохо сыграл свои роли? Ты сыграл отрицательных персонажей, а молодежь к тебе тянется, молодежь тебя уважает. Так нельзя, надо объяснять этим молодым людям, что твои персонажи плохие”. Я даже растерялся. Видимо, это уже вопрос не ко мне, я даже не хочу обсуждать это. Самое главное - вызывать у зрителей интерес. Было время, когда мне хотелось нравиться. А потом пригляделся: вот этот человек мне приятен, а вот этот не симпатичен. Значит, так и со мной. А в профессии, видимо, главное что-то другое. Каким бы я ни был: красивым или отвратительным, безобразным, положительным или отрицательным, хорошим или плохим, - самое главное, чтобы человек, зритель остановил свой взгляд, навострил уши, подтянулся своим позвоночником: “Ну-ка, кто это там, это что такое за чудак такой, а что за артист такой, ой, как интересно!”. И все это закончилось, извините, аплодисментами. Вот это, я думаю, неплохая цель. Я вызываю у людей интерес, и это самое главное.

Я тоже не знаю, правильно это или нет, но к твоим персонажам: даже к идиотику в “Антикиллере” – почему-то отношусь с симпатией…

- Открою секрет. Может быть, это мой подход такой, ведь у каждого есть свой метод работы над ролью, многие его скрывают. Один из моих принципов: я ищу правду того человека, которого играю.

Все твои герои – люди жизнерадостные, веселые, импульсивные, а иногда и взбалмошные. А не хотелось ли тебе немножко успокоиться, сыграть какого-нибудь уставшего от жизни человека?

- Сыграть усталого человека?.. Так у меня же еще вся жизнь впереди! Погоди, еще устанем, упадем в соломенное кресло, и пердеть будем, и трясти бородой будем, и перхоть будет на плечах. Нет, пока вулкан бьет, надо бить. А потом успокоимся. Другое дело: меня почему-то обвиняют, что мой темперамент – это почти истерика. Но ведь актеры часто не выбирают. Чаще нам предлагают, и мы либо соглашаемся, либо не соглашаемся. А усталость – ее сыграть легко. Вот она придет, и сыграем. А вот жизнь сыграть, пульс жизни, борьбу за жизнь, желание жить – вот это сейчас надо играть. А усталость играть - это значит играть размышления. А я не хочу размышлять, я хочу фонтанировать.

Кстати говоря, по поводу “соглашаемся и не соглашаемся”. Ты часто не соглашался?

- Часто. Но у меня есть определенный рубикон и в работе, и в жизни. Если возникает какой-то вопрос, дискуссия, проблема, я включаюсь, спорю, ругаюсь, доказываю. Но я – не капризный, я упрямый только “до обеда”. А потом успокаиваюсь и говорю: “Ну все, теперь мой живот пуст, голова моя утомлена, ведите меня, тащите меня, делайте со мной все, что хотите”. Я уже давно по этому принципу работаю. И те режиссеры, кто меня знает, с этим знакомы. А кто не знает, тех я заранее предупреждаю: “Вы меня не бойтесь, не пугайтесь, я немного пошумлю, “попылю”, а потом подчинюсь вам безропотно”.

Что-то не верится… Подобно Станиславскому я хочу заявить: “Не верю!” Мне кажется, что ты всегда “тихой сапой” отстаиваешь свою точку зрения.

- Нет, я чаще выполняю задание режиссера.

И в “Бедном, бедном Павле” было так же? И в “Хрущеве”?

- Конечно. Просто Виталий Мельников принимал то, что я нарабатывал дома, нарабатывал в процессе съемок. То, что ему я предлагал, он с этим соглашался. Но это не значит, что я выступал против, сопротивлялся или капризничал. Нет, это было все в согласии.

А было ли так, что коса находила на камень?

- Случалось… Но эти фильмы оказались неудачными, не только из-за меня, но и из-за режиссера. Я их не буду называть. Это мой позор. Такое было три раза

Беседовал Павел Подкладов.

Продолжение следует