Просто Сава

Есть такое красивое и грубоватое иностранное слово – харизма. Вот уж кому эта штука была присуща всегда, так это Крамарову. Автор этих строк был еще пацаном, когда на экраны вышли первые его фильмы – “Прощайте, голуби” и “Друг мой – Колька”. Их мы смотрели по несколько раз, смаковали, пересказывали друг другу. Но сейчас, хоть убей, не могу вспомнить, о чем там шла речь. А вот глуповатый шпанистый дылдяк, вертящий тощим задом и поющий модную “импортную” песенку “Мамая керу”, врезался в память навсегда. Да и как забудешь этот косой, вечно недоуменный взгляд и вызывающую, туповатую усмешку?! Банально было бы напоминать читателю о мужике, которого нельзя посадить, потому что он памятник или о мертвых, которые “с косами стоять”… Это уже, так сказать, народный фольклор.

Между тем, немногие знают, что артист был поразительно не похож на своих персонажей. Жил он со своей обожаемой мамой Басей Соломоновной в коммуналке. Когда Саве было 4 года его отца - видного московского адвоката Виктора Савельевича Крамарова – посадили. Наивный, он поверил в советское правосудие и стал адвокатом на инсценированных НКВД процессах. Как пишут биографы, видимо, защищал он своих “клиентов” слишком добросовестно – “в 1938 году его адвокатская деятельность была расценена как антисоветская агитация. Под пытками он подписал признание. Срок - восемь лет. Лесоповал в Усвитлаге”. Уже после освобождения, но еще до реабилитации он “переехал” поближе к Москве. Бася Соломоновна поехала к нему, но вернулась опустошенная: у ее мужа была другая женщина. Так Сава лишился отца. Потом он всем рассказывал, что отец в лагере покончил жизнь самоубийством. Потом умерла мама. Савелий стал жить у родственников. По причине недоедания, у него открылся туберкулез. Но его вытащил “с того света” врач, которого через много лет его знаменитый пациент найдет в Израиле и преподнесет огромный букет цветов…

Но вернемся в 50-е. Надо было поступать в институт. ЧСВН (член семьи врага народа) ни на что серьезное претендовать не мог. Хотел в юридический, поступил в лесотехнический. Но мама всегда хотела его видеть артистом. Поэтому мысли были только об этом. Подвернулась самодеятельная студия при ЦДРИ. На смену Лесотеху пришел ГИТИС. Первые роли, первые фильмы. Вокруг заговорили о звездности. Дадим опять слово биографам: “Только странная была эта звездность. Смешная дурашливая внешность и помогала, и мешала. Стоило появиться на экране его физиономии - и зритель готов смеяться. Подарок для режиссера! Можно не утруждать себя. И режиссеры не утруждались - снимали знаменитого комика как под копирку.

Из тридцати с лишним своих фильмов сам Крамаров любил лишь несколько. В конце жизни он просил указать их в бронзовой книге на своем надгробии: "Друг мой, Колька!", "Неуловимые мстители", "Двенадцать стульев", "Джентльмены удачи", "Не может быть", "Большая перемена". Говорят, даже коллеги иногда относились к его актерству иронически. Евгений Леонов на съемках “Джентльменов удачи” сказал Саве: “Чего тебе придумывать? У тебя морда самоигральная!”

Когда Савелий узнал, что ему присвоили звание заслуженного артиста СССР, он заплакал, вспомнив маму, не дожившую до его триумфа. Казалось бы, куй железо, пока горячо. Снимайся, зарабатывай, езди по миру. Но чиновники от искусства вдруг невзлюбили его героев: недоумков и кретинов. Как выяснилось, это “не соответствует составу нашего общества. Более того, вызывая своей игрой смех, он оглупляет самое передовое в мире общество”. Хотя главное было, скорее всего, не в этом. Ему не простили веры в Бога. Как это может быть: советский артист, которому Родина дала имя, сделала известным, мотается по синагогам, строит из себя верующего! А он был истинно верующим. Отказывался даже от выгодных предложений работы, если она совпадала с шаббатом…

Сава решил уехать. Тем более, в Израиле жил его родной дядя, оставшийся единственным из его близких родственников. Крамаров в общем порядке подал в ОВИР документы и стал ждать. “За последние три года, - говорил он друзьям, - у меня было двенадцать съемочных дней. Здесь мое творчество закончилось. Попробую себя в другой стране. Если что-либо значу как артист, то пробьюсь и там. В Талмуде говорится о людях-странниках. Вероятно, таким странником стану я”. Но наш чиновник, видимо, получил указание не пускать Крамарова за границу. Оно и понятно: одно дело, когда уезжает простой Рабинович, а тут – народное достояние! Надо придержать. И так бы, наверное, не выпустили, если бы не феноменальный по “наглости” ход: письмо Крамарова Рейгану, фрагмент которого хочется процитировать. “Уважаемый господин президент! Я не умираю с голоду, но не одним хлебом жив человек. Помогите мне обрести в вашей великой стране возможность работать по специальности. Моя нынешняя великая страна, видимо, помочь мне в этом вопросе не может. Что же касается моего так называемого воровского прошлого, то это относится к героям, которых я играл в советских фильмах. А в действительности я верующий в Бога и вполне законопослушный гражданин. У вас масса очень важных государственных забот, но я не сомневаюсь, что в вашей груди по-прежнему бьется сердце актера, всегда готовое помочь другому актеру, оказавшемуся в беде”.

Потом был Голливуд, женитьбы, счастливое отцовство, свой дом, приезд на Родину, где по-прежнему его помнили и любили. Казалось, что в изобилующей взлетами и падениями жизни Крамарова наступает новая счастливая полоса. Но Судьба рассудила иначе. Рак не пощадил здоровый организм Савы. Умер он на руках Олега Видова, который читал ему – уже ослепшему и безмолвному - бесчисленные послания из России с признаниями в любви. Друзья послали письмо в Министерство культуры с просьбой присвоить Савелию Крамарову звание народного артиста (посмертно). Но пришел отказ.

В Городе мертвых – мемориальном кладбище под Сан-Франциско – Михаил Шемякин создал над могилой Савы удивительный памятник. Но главный памятник Артисту – в наших душах.

Павел Подкладов.

Использованы фрагменты из книги Варлена Стронгина “Судьба странника”, а также материалы сайтов “Аргументы и факты” и People’s history”.