Амур стрелял в упор Или несколько слов о лютейшей из страстей

Наши энциклопедисты, особенно в советские годы, всегда любили расставить точки над i. Чтобы было понятно, кто есть who в этом подлунном мире. Ежели боролся против клерикалов, значит – наш человек! А если проявлял мягкотелость к феодальному строю – стало быть, реакционер. В одном из словарей соцреалистических времен написано: “П. Был выдающимся итал. поэтом и гуманистом. Опираясь на античность, П. боролся за создание светской культуры Раннего Возрождения. Его лат. письма и стихотворные послания полны нападок на духовенство и папский двор. Лирика П. способствовала освобождению итал. и европ. поэзии от мистицизма и схоластики и сыграла значит. роль своими гражд. мотивами”. Его поэзия, наверное, действительно, “способствовала освобождению и сыграла значит. роль”. Но не этим Петрарка славен и по сей день. А именно той “чрезмерной” любовью, которая разгорелась в ныне известной всему свету театральной столице мира городе Авиньоне.

Молодой Франческо очень не любил суету городов и предпочитал ей скитальческую жизнь. Исколесил Францию, Фландрию, Германию. Как пишут биографы, “тогда у него не было возможности передохнуть, пожить где-нибудь отшельником, убежать от тревог и забот, скрыться от самовластных князей, завистливых вельмож и надменных горожан там, где нет ни обмана, ни наглости, ни подобострастия, а только покой, свежий воздух, солнце, речка, полная рыбы, цветы, леса, зеленые лужайки, пение птиц. С годами он ничего так не боялся, как возвращения в город, и со все большим восторгом погружался в деревенское бытие, познавая вечную мудрость возделывания своего сада и наконец ощутив себя по-настоящему свободным от мирской суеты”. Эти же биографы свидетельствуют, что “за любовь к лесам и уединению Петрарку прозвали Сильваном - божеством, чем-то похожим на мифического Пана. Он и впрямь походил на него не только образом жизни, но и всем своим видом, и простым крестьянским облачением - он носил грубый шерстяной плащ с капюшоном”.

Надо заметить, что судьба ему давала возможность избежать мирской суеты. Ему не надо было трудиться, добывая хлеб насущный: материально он был вполне независимым. Его земельное владение обеспечивало вполне безбедное существование. Но мысли об умиротворении под сенью дерев посетили его уже в зрелости. А в молодости… На всю жизнь врезалась ему в память первая встреча с Лаурой – белокурой красавицей с черными глазами - в авиньонской церкви “Святой Клары”. Именно в тот миг его сразил своей стрелой проказник Амур:

Я поступал ему наперекор,

И все до неких пор сходило гладко,

Но вновь Амур прицелился украдкой,

Чтоб отомстить сполна за свой позор.

Я снова чаял дать ему отпор,

Вложив в борьбу все силы без остатка,

Но стрелы разговаривают кратко,

Тем более, что он стрелял в упор.

Я даже не успел загородиться,

В мгновенье ока взятый на прицел…

Как и его поздний “последователь” – Ромео Монтекки – Франческо Петрарка увлекался до своей настоящей любви и другими женщинами. Рассказывают, что еще до встречи с Лаурой, в те годы, когда он учился в Болонском университете, Петрарка пленился Новеллой д'Андреа, преподававшей юриспруденцию, - “не только образованнейшей для своего времени, но и столь прекрасной женщиной, что ей приходилось читать лекции, укрывшись за ширмой, дабы не отвлекать внимания школяров”. Влюблялся он и позже. Но настоящее великое чувство пришло к нему только в той самой авиньонской церкви...

Счастье было долгим: оно продолжалось ровно 21 год. Но так случилось, что именно в этот день двадцать один год спустя жизнь Лауры унесла страшная чума. Но неизбывная беда в какой-то мере уравновешивалась осознанием того, что он стал избранником Всевышнего, потому что его посетило необыкновенное, невероятное чувство. Он пламенно любил эту женщину, хотя, как уже говорилось, она была замужем и стала матерью одиннадцати детей. “Он любил ее духовной любовью, почитая даму своего сердца образцом совершенства и чистоты, не смея и мечтать о греховном прикосновении”. “А она? - спросит нетерпеливый читатель-прагматик, - она-то ответила ему взаимностью?” Нет, друг мой, Лаура, как свидетельствуют историки “осталась неприступной и твердой, как алмаз, и ничто, даже гимны в ее честь, им сочиненные, которые, несомненно, были ей известны и услаждали самолюбие, не поколебали ее женской чести. Так он познал, что любовь есть лютейшая из страстей и что всех несчастней тот, которого не любят. Не это ли и побуждало его к странствиям, ибо перемена мест, следуя Овидиеву рецепту, помогает исцелиться от сердечного недуга. Увы, и странствия не излечили его. Где бы он ни был, куда бы ни заносила судьба, всюду его преследовал лик возлюбленной”.

Он любил свою Лауру и все последующие двадцать шесть лет, которые ему даровал Господь после ее смерти. Хотя и пытался “выбить клин клином”. Но ничего не получалось: Лаура врезалась в сердце навсегда.

Некоторые “неверующие фомы”, среди которых был кое-кто из его друзей, сомневались в том, что Лаура была женщиной во плоти. Подозревали, что она – “порождение его пылкого воображения, и имя ее он придумал, как, впрочем, и стихи, - они всего лишь выдумка, и вздохи, запечатленные в них, притворны”. Но, во-первых, это неправда. А во-вторых, даже, если бы это было так, то - слава Богу! Потому что нет на Земле ничего чище и светлее этой любви, запечатленной в его “дневнике” из более, чем трехсот сонетов, посвященных той самой белокурой матери одиннадцати детей…

Павел Подкладов

Использована публикация Романа Белоусова