Сергей Курышев: Не поверяю алгеброй гармонию

- Возвратимся к странности актерской профессии. Бывает так, что человек выходит на сцену в одной и той же роли 100, 200, а то и 500 раз. Неужели не наскучивает, не надоедает такое однообразие?

- Вспоминаю, как на гастролях мы играли спектакль "Гаудеамус" сорок раз подряд. Вот тут начинаешь задумываться: пора бы уже этот цикл хотя бы на время прекратить. Но в принципе не наскучивает и не надоедает, потому что, если тебе нравится роль, то ты в ней всегда найдешь что-то новое. Иногда в одной фразе, в одном движении. Или в душе твоего героя. Может быть, эту находку не заметит режиссер и, тем более, зрители. Но для меня это уже интересно. Потому что тогда ты играешь спектакль хотя бы чуточку, но по-другому. Иногда спектакль, идущий сегодня, очень отличается от вчерашнего.

- Бывает ли, что спектакль помимо вашей актерской воли, повинуясь каким-то неведомым законам, движется туда, куда вы и не предполагали?

- Бывает, что происходит нечто бессознательное, когда вдруг чувствуешь, что тебя поднимает какая-то волна… Для меня таким был спектакль "Братья и сестры" здесь, в Театре на Таганке несколько дней назад. Я увидел в нем много нового, хотя смотрел его с 1985 года, наверное, сотни раз. Но такое бессознательное ощущение подготавливается сознательно по мере накопления, знаний, чувств, понимания этого спектакля. Тогда вдруг происходит какой-то качественный скачок.

- Я знаю, что вы стараетесь ходить и в другие театры. Вам никогда не бывало обидно, что вы, сидя в зрительном зале, не можете воспринимать спектакль, как обычный зритель, поскольку видите все профессиональным глазом?

- Я как-то всерьез об этом не думал…. Действительно, воспринимаешь все: и не только спектакли, но и книги, - с профессиональной точки зрения. Читаешь про актера и думаешь: А вот я бы так смог? Или читаешь роман и всегда есть мысль: а можно ли это сыграть?! Бывает, что забываешься. Если не брать наши спектакли, то можно привести пример Вишневого сада Питера Брука. Этот спектакль я смотрел, полностью отключившись от профессионального взгляда.

- Можете ли вы определить разницу между вашим театром и другими - тоже очень хорошими. В чем секрет додинских спектаклей?

- Не знаю, можно ли поверить алгеброй эту гармонию… У меня просто мозгов на это не хватит. Часто говорят о нашей простоте, игре без всякого нажима. Наверное, в этом и проявляется режиссура. Мне мои нетеатральные друзья иногда говорят, что у нас не видно режиссуры. Вроде - все само собой. И мне кажется, что это - новая ступень режиссуры. Она существует, она - очень жесткая, но ее не видно. Как в том же "Дяде Ване". Лев Абрамович очень доверяет актеру, но при этом умеет заразить нас своей идеей. Опять вспомню "Братьев и сестер". Естественность массовых сцен в этом спектакле меня просто поражает. Каждый из тридцати человек занят своим делом. И это общее дело называется у актеров - праздник! Это удивительное свойство режиссера : создать на крошечной площадке жизнь, построить каждому актеру даже самую маленькую роль.

- Вы воспринимаете Додина "умом", или порой просто эмоцией: с полуслова, с полувзгляда?

- В репетициях мне хочется услышать побольше, но за 19 лет нашего знакомства и 15 лет моей работы в театре я стал понимать все довольно быстро. Часто достаточно одного замечания, одного движения со стороны Льва Абрамовича, и мы оба понимаем, о чем идет речь. Кроме того, Лев Абрамович удивительно показывает. Он сам заражается и других заражает. Я помню, как он несколько раз практически проигрывал всю роль Сони в "Дяде Ване". Или Марии Грековой в "Пьесе без названия". И он был лучшим исполнителем этой роли, никто из девочек не добился такого результата. (Смех).

- Я от актеров часто слышал такую фразу: чем жестче режиссерские рамки, чем роль выстроена четче, тем легче играть. Казалось бы, это входит в противоречие с актерской природой: поиграть сымпровизировать… Как обстоит дело у вас?

- У нас несколько другой способ работы на репетициях. Репетиции у нас проходят очень долго, порой годами. И Лев Абрамович на них дает свободу актеру. До такой степени, что он позволяет пробовать любые роли. Хотя, конечно, какие-то первоначальные наметки у режиссера на ту или иную роль есть, но он их не высказывает. Иногда даже мужчины пробуют играть женские роли. Так случилось недавно на репетиции "Короля Лира", когда наши девочки заболели. У нас поначалу действует принцип: "попробуй все, что хочешь". Потом рамки сужаются, более четко определяются исполнители. Более жестким становится рисунок. Но все равно до премьеры все может измениться. Вот, например, генеральную репетицию Пьесы без названия мы провели с одним из чеховских героев по фамилии Трилецкий, а премьеру играли без него. Он не вошел в те рамки, которые были важны Льву Абрамовичу. Это для нас совершенно естественно.

- Бывает ли, что у вас вызывает протест то, что говорит Додин? Не находит ли порой "коса на камень"?

- Бывает, что я поначалу вижу что-то по-другому. Но мне, во-первых, дают попробовать то, что я хочу. А во-вторых, я все-таки доверяю своему режиссеру. Я понимаю, что, если я сейчас что-то не осознаю, не могу воспринять его замечания, то это не значит, что они не правильные. Может быть, я просто до него не дошел. Иногда доходишь до них уже на спектакле, сыграв его не один десяток раз. Сейчас я читаю книгу "Репетиции "Пьесы без названия". Это расшифровки наших репетиций с магнитофонных и видеозаписей. И я вдруг нахожу для себя что-то новое. И думаю: как это просто, почему я это тогда не понял?! Для меня это замечание сейчас становится естественным и нужным. А тогда что-то пролетело, что-то не понял… Книга помогает мне обновить ощущения, счистить те штампы, которые накопились за годы участия в этом спектакле.

- Могли бы вы отказаться от роли, которую вам предложил Додин? И не казалось ли парадоксальным, когда он предлагал вам не то, о чем вы мечтали?

- Такого случая не было. Но когда мы репетировали "Вишневый сад", мне очень нравилась роль Лопахина. Хотя я понимал, что в этой труппе в тех условиях я - молодой человек - мог рассчитывать только на Петю Трофимова. И потом мне эта роль очень нравилась. Мы сейчас репетируем "Короля Лира", а я не знаю, кого буду играть. Правда, уже пробовал что-то, делал этюды.

- А Треплева в "Чайке" вам не хотелось сыграть?

- Нет, я Треплевым себя не видел. Потому что сказывался возраст, ощущения были совсем другие. Хотя потом оказалось, что Треплева сыграл актер, который был старше меня. И этот на первый взгляд парадокс оказался вполне логичным. А Тригорин мне очень нравился, и я был очень рад такому распределению.

- Не будет ли парадоксом, если Лев Абрамович в "Короле Лире" предложит вам роль Шута?

- Не думаю, что это будет парадокс. Судя по тем мыслям, которые высказывает Лев Абрамович по этой роли, ничто не мешает мне ее попробовать. Я не вижу в своих внешних и внутренних данных "разногласия" с этой ролью.

- Известно, что роли Астрова и Войницкого вы репетировали с Петром Семаком в очередь. А мог бы Лев Абрамович назначить вас на роль Серебрякова?

- Мог бы. Правда, я , наверное, просто не успел бы попробовать: репетиций этого спектакля по нашим понятиям было мало - всего около 30. Это был бурный процесс, наверное, потому, что мы были внутренне готовы: все-таки четвертый чеховский спектакль в нашем репертуаре…

- Положа руку на сердце, какой из четырех ваших чеховских героев вам наиболее близок?

- Я бы не сказал, что я родился дядей Ваней или Мишей Платоновым и что это - абсолютное "попадание в меня". Платонов мне давался очень сложно, хотя поначалу я очень долго репетировал другие роли. А дядю Ваню я репетировал радостно и легко. Так что я люблю всех своих чеховских героев одинаково.

- А нелюбимые персонажи есть?

- К счастью, нет. Иногда я просо физически устаю после "Клаустрофобии" и "Гаудеамуса". Но, наверное, сказывается возраст. Но сказать, что это - не любимые роли, не могу.

- Влияют ли ваши персонажи друг на друга? Думаете ли вы, например, играя дядю Ваню, о Пете Трофимове?

- Специально - нет. Но мысли возникают сами. Потому что этих героев создал один человек - Чехов. И в каждом из них есть что-то от Чехова и что-то - от любого русского человека. И от меня, в том числе. Поэтому связь всех чеховских героев - несомненна.

- Чехов очень любил провинцию. Вы тоже родились и провели юность в провинции. Сейчас вы уже полностью ассимилировались в столичном городе?

- Лет до 16 я не понимал, что такое столица, а что такое провинция. В Москве я бывал очень редко, в Питере не был ни разу. И маленький городок, в котором я жил, не был для меня провинцией. Он был моей жизнью, другой я не знал. А в 16 лет я поступил в университет, и мне было не до того, чтобы осмысливать столичную жизнь. Перехода, слома у меня не было. Я очень упорно учился, а потом довольно естественно вошел в новое для себя качество. Я уже 25 лет живу в Питере, для меня это - родной город.

Вопросы задавал Павел Подкладов

Продолжение следует

также читайте: Сергей Курышев: Без театра я как эмигрант без Родины