«Алюминиевые огурцы» Виктора Цоя

Наверное, по творчеству кумиров разных временных пластов потомки будут судить о нас – жителях второй половины 20-го и начала 21-го веков. Материала у исследователей из следующих столетий будет предостаточно: можно будет разложить «по полочкам» поколения Маяковского, Вертинского, Галича, Окуджавы, поэтов Политехнического, Шевчука, Пугачевой, Вилли Токарева, Зайки-Фили, Петросяна… Автор этих строк, «отдавший» молодость «Битлам» и Высоцкому, пытаясь помочь будущим социологам, часто думал, чем же отличались от нас те, кто шел вослед? Чем брал Цой своих соплеменников и ровесников и что они нашли в этом угловатом странном восточном юноше?!

Над нами, «семидесятниками», наверное, еще довлел образ сухорукого Кобы, дамокловым мечом висели исторические решения пленумов и съездов, мы были зажаты и закомплексованы. И что греха таить: все же давал о себе знать инстинкт самосохранения. Поэтому мы были закрыты и доверяли мы лишь немногим близким по духу. Но каждое свободное слово было глотком воздуха в вакууме оптимистичного и липкого застойного вранья. Мир «цоевского народа» тоже успел изрядно подгнить. Недаром в первой песне Виктора, написанной в 1981-м, были такие строчки: «Мои друзья всегда идут по жизни маршем и остановки только у пивных ларьков».

Но племя младое, незнакомое на этом марше уже ничего и никого не боялось и требовало от кумиров особого жесткого и, при этом, «отвязного» языка. И силы. И они получили Цоя, как писал Артем Троицкий, - «самого загадочного персонажа в тусовке, молчаливого, отчужденного, исполненного чувства собственного достоинства, одетого в черное». В какой-то статье его назвали «Дон-Кихотом из котельной». Но рыцарь печального образа не был героем Цоя, потому что был слаб. Да и время донкихотов к тому времени закончилось: для того, чтобы противостоять лощеным «цветам» и придурковатым «ласковым маям», «машин времени», «алис» и даже «аквариумов» было недостаточно. Нужен был «человек в черном», который бы рвал струны и души. Таким стал Цой. И поколение пошло за ним – «честным романтиком» несмотря на то, что все поры их общества были пропитаны скепсисом и цинизмом.

Его начало было забавным. Цой был не разговорчив, но иногда ностальгировал: «Я с детства занимался в различных художественных заведениях. Лет в 18 я все это бросил и стал играть песни. Первый альбом «45» был записан на обычном четырехдорожечном "Тембре", а "Восьмиклассница" -- даже на "девятой" скорости, забыли переключить, но получилось классно!» Учитывая «андеграундное» происхождение Цоя, многие ждали от него радикализма и маргинальщины. Но, как известно, каждый пишет, как он слышит и как дышит.

По словам человека, очень хорошо знавшего Цоя, того мучил «резкий разрыв между внешне растущей популярностью и непониманием его песен». Но он все же не хотел признавать того, что люди его не понимают. «Значит, - говорил, - надо сделать что-то еще - чтобы поняли. Поэтому и стихи, и музыка, и живопись, и кино мне нужны для того, чтобы проще было находить с людьми общий язык».

Его смерть до сих пор будоражит умы. Одни говорят, что Цой «расслабился», и поэтому в его биополе обнаружилась брешь. Другие склонны искать более материальную причину, и считают, что Виктор пошел против себя, пытаясь внедриться в систему шоу-бизнеса и даже пригласив популярного продюсера. И что ему всерьез угрожала «звездная болезнь». В этом, наверное, есть доля правды. Говорят, что он чувствовал себя звездой и старался этому соответствовать. Ездил, например, только на машине с затемненными стеклами. Но это все шелуха. Сам Цой относился к популярности с юмором. Это, дескать, вещь случайная. И цитировал библию: «Не сотвори себе кумира».

Миссию свою он выполнил, пробил очередную брешь, угадал и реализовал свое высокое предназначение. И разбудил поколение:

Кинчев вспоминал: «Друзья, которые умирают, после себя оставляют черные дыры: ощущается очень сильная нехватка, энергетическая пустота». После Цоя черная дыра еще долго будет зиять. Он, наверное, это чувствовал. Поэтому на последнем в жизни концерте в Лужниках пел: «Закрой за мной дверь, я ухожу». Он ушел, но дверь за ним не закрыли. В нее прут новые парни в черном, которые прорываются через новые редуты и сажают свои алюминиевые огурцы.