Обзор «Парламентской газеты» за 18 октября.

Русского Нострадамуса звали Авель Вещий, — пишет «Парламентская газета», расска-зывая о необыкновенном монахе, сыне крепостных тульских крестьян Василии Васильеве, кото-рый предсказал гибель царской династии и многое другое, что потрясает потомков по сей день. Еще в детстве, обучившись грамоте самостоятельно, мальчик преуспел в изучении Священного писания. Повзрослев, начал зарабатывать на жизнь плотницким ремеслом, прошёл с ним много российских городов и весей. Однажды в Херсоне его застала эпидемия какой-то страшной бо-лезни. Все товарищи Василия один за другим померли, а он выжил. Тогда будущий предсказа-тель, наделенный даром ясновидения, и решил посвятить свою жизнь служению Богу, приняв монашеское имя Авель. Пророческие способности, которые он обнаруживал, для него самого стали тяжким крестом. За свои предсказания, к примеру, дней и даже часов смерти Екатерины II и Павла I, нашествия французов и сожжения Москвы, Васильев-Авель много раз попадал в тюрьмы и крепости, проведя в заточении в общей сложности около 20 лет. Самое потрясающее предсказание Авель лично сообщил Павлу I о Доме Романовых и о судьбах Российской империи на 100 лет вперед, т.е. до времени правления последнего русского императора Николая II — праправнука Павла I, который, честно сказал монах, умрет мученической смертью. Еще заметил, что России суждено было пережить три ига: монгольское, польское и безбожное. А завершил свою речь Вещий Авель словами: «Велика будет потом Россия, сбросив иго безбожия»... Под-робности необыкновенной судьбы и сбывшихся пророчеств тульского крестьянина в статье «Житие русского Нострадамуса» в свежей Парламентской Газете.

В Успенском кафедральном соборе города Владимира началась уникальная операция по консервации и профилактике всемирно известных фресок Андрея Рублева, Даниила Черного и иконописцев более позднего периода, — рассказывает «Парламентская газета». В 1408 году Андрей Рублей, Даниил Черный и их ученики прибыли во Владимир, чтобы подновить древнюю фресковую роспись в уже тогда знаменитом Успенском соборе. Однако восстановить большую часть фресок не представлялось возможным, и тогда Андрей Рублев решил расписать храм заново. Небольшой по времени владимирский период стал вершиной творчества гениального русского художника. Свидетельство тому — сохранившиеся до сего дня такие его композиции, как «Страшный суд», «Свет невечерний», «Лоно Авраамово». К сожалению, несколько веков спустя потускневшие фрески Рублева и Черного по приказу церковного начальст-ва замазали известковым раствором, а стены вновь расписали посредственные богомазы. Лишь в ХХ веке московским и владимирским мастерам удалось раскрыть значительную часть, каза-лось бы, погибших фресок Андрея Рублева, в т.ч. его знаменитый «Страшный суд». И вот груп-па самых опытных специалистов во главе с известным в России и за рубежом художником-реставратором Александром Некрасовым, который всю свою жизнь посвятил спасению творческого наследия Андрея Рублева, вновь приступила к укреплению красочного слоя гениальных фресок. Подробности — в материале «Лечат фрески Андрея Рублева» на стр. 6 «ПГ».

«Ботаем по фене, да и то с ошибками» , — утверждает в беседе с ростовским корреспон-дентом «Парламентской газеты» Александр Сидоров, один из крупнейших в России знатоков и исследователей уголовного жаргона. Категорически выступая против засорения литературного и разговорного языка ненормативной лексикой, он, бывший главный редактор газеты «Тюрьма и воля», вот уже 30 лет изучает именно «феню». Так, огромную порцию жаргонизмов наше общество получило в эпоху «реабилитанса», в 1953—1956 годах, когда миллионы освобожденных хлынули из лагерей в города. Значительные слои нашей интеллигенции были опьянены этой «смачной» речевой стихией, резко контрастирующей с суконным «правдистским» языком. Те же Довлатов и Синявский просто обожали эту стихию. И все же, замечает Александр Сидоров, так сильно, как сейчас, жаргон в наш язык еще не проникал. И объясняет этот феномен тем, что тогда, в 50-е, те, кто вышел из лагерей, не оказался у руля государства, у его финансовых рычагов... Конечно, жаргон в приличном обществе неуместен, но ограничиваться одними запретами —значит перевернуть проблему с ног на голову. Не жаргон атакует общество, а общество жадно всасывает его, потому как насквозь криминализовано... Об этом и других весьма любо-пытных аспектах этой не только языковой проблемы — в статье Геннадия Белоцерковского «Жемчужины босяцкой речи» на стр. 18 «ПГ».