Воспоминания о террористе

Но прежде – несколько слов о герое. Борис Викторович Савинков-Ропшин, приятель Черчилля, Керенского и Пилсудского, всегда был сторонником крайних мер, но при этом, обладал авантюрной и романтической жилкой. И, как пишут историки, борясь с царизмом, а затем и с диктатурой большевиков, он в глубине души сам оставался диктатором. В его повестях, по свидетельству друзей-террористов, нет ни одного не выстраданного слова, они написано просто, жестко и очень сильно. Зинаиду Гиппиус, литературную крестную Савинкова, поражала в нем какая-то магия, какое-то волшебное умение схватывать самую суть предмета: “Он точно вдруг вспоминал, находило себя в новой какой-нибудь стороне, в новом даровании. Так нашел он и себя – писателя”.

Был решительно настроен против большевиков. Писал: “Октябрьский переворот не более как захват власти горстью людей, возможный только благодаря слабости и неразумию Керенского”. Пытался освободить осажденный Зимний дворец, однако казаки защищать Временное правительство отказались. После упомянутого выше переворота стал эмигрантом. Во время советско-польской войны в 1920 году был председателем “Русского политического комитета”, участвовал а подготовке на территории Польши антисоветских военных отрядов, совершавших оттуда рейды на советскую территорию. Один из таких рейдов лег в основу “панихиды по белому движению” - повести “Конь вороной”. Продолжая борьбу против Советской власти, всё более пессимистически смотрел на перспективы “белого движения”, считал, что “всякая борьба против советской власти сейчас не только бесплодна, но и вредна” (Эти слова, правда, были опубликованы в его “Посмертных письмах и статьях”, поэтому кое у кого могут вызвать сомнения).

Причиной провала организации Савинкова стало то, что в его организацию были внедрены советские агенты, хотя он об этом и не подозревал. Так началась легендарная операция “Синдикат”. В декабре 1920 года к нему в Польшу приехал заместитель начальника штаба советских внутренних войск в Гомеле Александр Эдуардович Опперпут, который, выдавая себя за члена антибольшевистского подполья, привез ему целый портфель фальшивых секретных документов. Настоящее имя Опперпута было Павел Иванович Селянинов. Он был сотрудником ЧК и с большим успехом работал в качестве агента-провокатора. Как пишут биографы Савинкова, “одно его имя должно было вызвать подозрение: ведь за период Советской власти в русский язык было введено столько новых сокращений. Фамилия Опперпут подозрительно похожа на сокращение двух слов – “операция” и “путать”. Ни Савинков, ни западные разведывательные службы, с которыми Опперпут вошел в контакт, так и не смогли разгадать, что стояло за этой фамилией. Став одним из главных помощников Савинкова, Опперпут смог выявить всех основных членов НСЗРИС, действовавших в Советской России. Большинство из них было арестовано ЧК, а сорок четыре человека предстали перед показательным судом в августе 1921 года. Для того чтобы сохранить легенду Опперпута, было объявлено, что он также арестован”. В октябре 1921 года по настоянию польской стороны Савинков покинул Варшаву и, переехав в Прагу, а затем в Париж, создал новый антибольшевистский центр. В августе 1924 года он нелегально приехал в СССР, и 18 числа был арестован и предан суду. На суде Савинков признал свою вину и своё поражение в борьбе против Советской власти. Военная коллегия Верховного суда СССР 29 августа 1924 приговорила его к высшей мере наказания, одновременно Верховный суд ходатайствовал перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. Ходатайство было удовлетворено, расстрел заменен тюремным заключением на 10 лет.

Сравнительно недавно известный журналист Николай Долгополов опубликовал книгу под названием “Гении внешней разведки”. На ее презентации присутствовал Борис Игнатьевич Гудзь – старейший на сегодняшний день сотрудник политической и военной разведки. Его наставником и другом семьи был один из руководителей ОГПУ Артур Артузов, хорошо известный по классическим операциям “Синдикат” и “Трест”. На презентации Борис Игнатьевич сообщил сенсационную информацию о том, что же на самом деле произошло с Борисом Савинковым.

Согласно официальной версии Савинков покончил с собой, выбросившись в пролет лестничной клетки. За границей ставили по сомнение такой бесславный конец “террориста номер один”. В период перестройки и после нее на страницах книг и печатных изданий все чаше стала появляться другая версия – убийство Савинкова, совершенное чекистами. Утверждалось, что не сам покончил счеты с жизнью, а его сбросили конвоиры. Этой версии, кстати, придерживается и Александр Солженицын. Но по свидетельству Гудзя, Савинкова не сумел удержать его товарищ по шестому отделу, оперативный работник Григорий Сергеевич Сыроежкин.

Вот его рассказ, переданный Павлом Евдокимовым в статье “Тайна гибели Савинкова раскрыта” в издании “Спецназ России”: “В тот день Григорий как раз сидел у злополучного окна. Савинков нервно вышагивал по комнате. Дело в том, что содержали мы Бориса Савинкова на Лубянке во внутренней тюрьме в особых условиях. Камера его, с коврами и удобной мебелью, выглядела как номер в хорошей гостинице. На некоторое время к нему даже допускалась жена. И до процесса в августе 1924 года и после наши сотрудники возили его на прогулки в город. И после одной такой вот прогулки, было это 7 мая 1925 года, он находился в кабинете заместителя начальника контрразведки Романа Александровича Пиляра, который, между прочим, приходился двоюродным братом Феликсу Дзержинскому. Пиляр и арестовал Савинкова, когда мы заманили его в Россию. Тот перешел границу через наше, чекистское “окно”, думая, что героически проникает в страну незамеченным. Пиляр взял его в Минске на следующий день и привез в Москву. Начался суд, на котором Борис Савинков заявил, что отказывается от своих прежних убеждений, обратился к соратникам, а их у него было немало, с призывом прекратить борьбу против СССР. Приговорили его к высшей мере, но ЦИК СССР заменил расстрел десятью годами. Решение о смягчении приговора приняли без его просьб. Но самомнение у Савинкова – огромное. И уже через восемь месяцев после вынесения приговора он написал письмо Дзержинскому: добивался, чтобы его в конце концов выпустили и дали какую-то важную работу. Не сочтите за анекдот, но однажды на допросе у Артузова, было это уже после осуждения, Борис Викторович разговорился: “Если предложите мне выполнять какую-то работу, я готов. Однако поймите меня правильно, Артур Христианович, пойти на вашу должность будет для меня маловато, нужно что-то другое”…

…И вот – девять вечера. Кабинет Пиляра. В комнате чекист, который ездил с ним на прогулку, еще один человек и друг мой Сыроежкин. Только что Савинкова привезли из ресторана…Савинков был не пьян, думаю, и не навеселе, но в ресторане он все-таки немного выпил. Быть может, из-за этого и накатила грусть с тоской? Понял безысходность и… На открытом окне нет решеток. Савинков нервно вышагивал по комнате, ожидая вызова охраны из тюрьмы… Савинков возбужден: “Когда же в конце концов решат со мной? Любо пускай расстреляют, либо дадут мне работу”. Ходит, ходит – и вдруг раз – резко из окна вниз головой. Недаром же был террористом. Навыки-то еще те. Григорий… успел схватить его за ноги. Сильный был человек…

Сыроежкину кричат: отпускай, полетишь за ним. Не удержал. И Савинков полетел с пятого этажа… Разбился сразу и насмерть. Остальные рассказы, будто чекисты его сбросили сами – или сначала убили, а потом выбросили из окна, – ложны… Гриша сделал все, что только мог”.

Но, как известно, история – штука непредсказуемая. По свидетельству Николая Долгополова, Григорий Сыроежкин, державший за ноги террориста № 1, воевал в Испании в 1936-1938 годах в составе Интернациональной бригады, боровшейся против Франко, вместе… с Савинковым – сыном Бориса Викторовича.

А Савинков-старший писал в одной из статей незадолго до смерти: “Воля народа - закон... Прав или нет мой народ, я только покорный его служитель. Ему служу и ему подчиняюсь. И каждый, кто любит Россию, не может иначе рассуждать”.

Павел Подкладов

Использована статья Павла Евдокимова в издании “Спецназ России” № 7, июль 2004 г