Элита бросила Путина в беде
Что касается вчерашнего нашего обращения в Совет Безопасности ООН, то это правильный шаг, чтобы зафиксировать юридически ответственную позицию мирового сообщества. Поскольку они тоже борются с международным терроризмом, ответственность за случившееся в Северной Осетии на них тоже лежит. Я не юрист-международник, я не знаю, насколько это заявление СБ ООН эффектно - по-моему, не очень. Но, во всяком случае, эта ответственность зафиксирована. Если мы посмотрим на реакцию прессы западной, она скотская. Именно потому, что реакция прессы отражает общее отношение к нам, имеет смысл фиксировать юридические позиции. Существуют некие обязывающие заявления, которые, может быть, и не способны кардинально изменить ситуацию, но усиливают наши позиции в таких вопросах, как выдача террористов, например. Думаю, что наш министр иностранных дел с точки зрения интересов России постарался здесь свою квалификацию максимально использовать.
Но вряд ли обращение в СБ ООН является частью какого-то чёткого алгоритма действий, который выработало для себя наше руководство. Какая может быть чёткая схема действий, когда над страной проводится эксперимент? Может ли политический режим нефашистского содержания выдержать такие испытания? Заметьте, мы не знаем ни одной из цивилизованных стран, которая бы стояла перед таким же испытанием - ни одной. Все вроде ведут войну с террором мировую. Разве в Америке трудно школу захватить? Нет. Трудно живым оттуда выйти, но если человек шахид, он и не собирается живым выходить. Они уже видели "Норд-Ост" и понимают, что живыми им из этой школы в Беслане не выйти. Эти боевики не противники наши, это инструмент международного терроризма. Пистолет и нож в руке преступника это не противник. Нельзя бороться с ножом. Этот нож можно бить молотком, грызть зубами, резать автогеном, но это бессмысленно всё. С этими людьми невозможно воевать и невозможно договориться, поэтому что бы мы в данном конкретном случае не предприняли, хорошо это не закончится.
Политолог Станислав Белковский: Мой собственный социологический опрос показывает, что в элитах сейчас доминируют две позиции. Первая позиция людей, лояльных Путину, состоит в том, что "ничего не знаем, это не нашего ума дело, участвовать в этой истории мы не должны". Вторая позиция нелояльных к Путину людей состоит в том, что "вот, наконец, сейчас Путин навернётся". В элитах практически нет людей, которые искренне встали бы на защиту своего президента, что ещё раз подтверждает уже неоднократно звучавший тезис об одиночестве Путина в условиях отсутствия национально ориентированной элиты.
Принципиальное отличие нынешних событий от "Норд-Оста" состоит в том, что ситуация сложнее. Её будет значительно сложнее решить силовыми средствами, штурм едва ли возможен. Кроме того, тогда существовало публичное политическое поле, на котором было два достаточно ярких полюса - полюс сторонников власти и полюс её противников. Сегодня на публичном поле вообще не будет ничего происходить. Всё происходит только подспудно в связи с вымиранием публичного политического процесса в нашей стране и исчезновением ярких фигур. Эта подспудность не предвещает ничего хорошего, поскольку, как я уже сказал, в глубине элиты доминируют две точки зрения, ни одна из которых Путина устроить не может. А в народе по сравнению с ситуацией двухгодичной давности гораздо выше градус апатии и разочарования. Кардинальное же отличие от 1999 года, например, состоит в том, что если в 1999 году террористические акты приводили к консолидации общества против врагов страны, против террористов, то сегодня всё большая часть народа склонна винить власть в происходящем, а значит - не консолидироваться против врагов.
В то же время сам факт обращения в Совет Безопасности ООН вчерашний говорит о том, что и во власти есть панические настроения, потому что никакого практического смысла это обращение не имело, а было лишь демонстрацией того, что без помощи извне власть не в состоянии осмыслить происходящее. А это очень опасный прецедент, потому что это прямой повод для вмешательства США в наши внутренние дела.
Директор Института региональных проблем Максим Дианов : В случае с "Норд-Остом" у террористов была задача заставить средства массовой информации как можно больше об этом говорить, поэтому требовали известных переговорщиков и так далее. В Буденновске была цель достаточно жёстко разговаривать с властями и на максимально высоком уровне, практически с руководством страны. Пока этого не происходит, но я думаю, что через какое-то время уровень переговоров будет повышен. Поэтому боевики и не соглашаются сейчас на дальнейшие переговоры с Рошалем, они тянут время. Ведь у них нет никаких конкретных, серьёзных требований. Не стоило ради арестованных ингушских террористов портить себе отношения со всем мировым сообществом. Я не думаю, что наше обращение в СБ ООН это свидетельство паники во властных структурах. И после Буденновска, и после "Норд-Оста" российское руководство сделало определённые выводы, поэтому были просчитаны варианты, как в таких случаях действовать в будущем. Путин неоднократно говорил, что теракты в Москве и на Кавказе это проявления международного терроризма, но мировое сообщество не всегда разделяло эту точку зрения. Сейчас Путин пытается вынести разговор на максимально высокий уровень, чтобы за произошедшее отвечало не только руководство нашей страны, но и другие лидеры мирового сообщества. В большей степени поддался панике Буш, когда, узнав о захвате североосетинской школы, сказал, что "с терроризмом невозможно бороться". Американские газеты очень дружно на него за это накинулись, Буш даже вынужден был оправдываться. Когда человек опускает руки, и говорит, что всё безнадёжно, это паника. А когда предпринимаются какие-то действия, это не паника, хотя, конечно, со стороны российского руководства элемент перекладывания ответственности на других есть.
Беседовала Светлана Лыжина
Подписывайтесь на NewsInfo.Ru
