МЫ и КУЛЬТУРА: Розово-голубые страсти в «Новой драме».

Главным «приколом» прошлого фестиваля стала выжившая после прыжка под поезд Анна Каренина на протезе и со вставным глазом. Теперь, в преддверии второго по счету смотра достижений молодых отечественных драматургов, организаторы решили удивить почтенную публику милой зарисовкой из женской камеры в пересыльной тюрьме. Поставлен спектакль по пьесе Е. Ковалевой «Мой голубой друг».

Все знают поговорку: «от сумы и от тюрьмы…» Поэтому наше общество уж давно не прячет голову в песок, а наоборот - активно вскрывает язвы пеницитарной системы и в СМИ, и, как теперь выяснилось, - на театре. Вот и МХАТу всегда было свойственно стремление к «правде жизни». И в этом спектакле, где главная партия принадлежит известной мхатовке Евгении Добровольской, правды – хоть отбавляй. Начинается оная с торжественного оглашения тюремного словаря, в котором зритель, в конце концов, все же путается, не в силах быстро освоить специфическую блатную терминологию. Но зато другие «идиоматические выражения», известные народу с детства, звучат в спектакле довольно часто и произносятся нежными артистками с неизъяснимым наслаждением. Это – еще одна сторона той самой «правды-матки», о которой уже упоминалось. Вполне благополучные артистки стараются вставить эффектные непечатные выражения при каждом удобном и неудобном случае. И в их устах они звучат так же, как если бы грудной ребенок произносил сложные математические термины. Здесь можно было бы употребить и известную поговорку про корову и седло.

Пытаются девушки играть и однополую любовь, опять же гипертрофируя ситуацию: целуются взасос, чувственно обнимают друг друга, барахтаются в объятиях. Делается это с вызовом и даже с каким-то задором. Дескать, посмотрите, дорогие зрители, мы не только Чехова можем представлять! Кстати, как выяснилось, и мат, и «лесбийская» тема вообще отсутствует в пьесе, ее «додумали» для пущего правдоподобия сами мхатовки под руководством столь же «опытных» в тюремных делах женщин-режиссеров Е. Вороновой и А. Афанасьевой. Иногда в изображаемой на сцене камере возникают конфликтные ситуации. И тогда актрисы начинают орать, злобно сверкать очами, скрипеть зубами, хлопотать физиономиями и трястись от ярости, сжимая кулачки. Апофеозом романтизации тюремной жизни стало раскуривание обитательницами камеры где-то добытого «косяка». (Для тех, кто не знает настоящей жизни, поясняю, что «косяк» – это папироса с анашой (марихуаной). Натурализму этой акции тоже нет предела. Актрисы с томным взором затягиваются, долго держат дым в легких, а потом заливаются нездоровым смехом. А как же: правда жизни! Автор этой заметки подумал, что для пущей правдивости можно было раскурить настоящий «косяк»: специфический запах бы только улучшил визуальный ряд. Странно, что авторы не додумались поставить в углу сцены парашу, как главную достопримечательность отечественных исправительно-трудовых учреждений.

А настоящая правда жизни состоит в том, что пьесу написала женщина по фамилии Ковалева, отбывающая срок в колонии строгого режима. Она, к изумлению зрителей, приехала на премьеру из мест, не столь отдаленных. Правда, в сопровождении начальника лагеря и красивой дамы-конвоирши. И даже вышла на поклон. Надо было видеть это лицо, скрытое темными очками и париком, эту немодную одежку с чужого плеча, чтобы понять, что такое настоящая, горькая, волчья, а не сценическая тюрьма с ее деланными страстями и смачными прилюдными поцелуями… На «зоне» новоиспеченный драматург Екатерина Ковалева занимается починкой сантехники, и вполне довольна своей работой. Тем не менее, относит себя к тюремной касте блатных (или на жаргоне – «шерстяных»), которая считается повыше рангом, чем серая масса – общак. На вопрос о том, есть ли у нее советчики, которым она показывает свои пьесы, Ковалева ответила, что, дескать, есть такая «подружайка». Если она плачет, значит, пьеса хорошая, а если «рыло воротит» - плохая.

Сюжет пьесы, конечно, вполне «душевный». В ней наворочено такое количество «жалистных» событий, что не снилось южноамериканским сериалам. Тут и совращение «голубого друга» его же матерью, и изнасилование главной героини, которая потом убивает своих обидчиков…etc. Ну, прямо, как в «крутой» блатной песне, где убийцы и воры – самые романтичные люди на Земле, а менты и прокуроры – самые, что ни на есть «волки позорные».

Примитивность сюжета, думаю, вполне простительна. Но дело не в ней. В этой пьесе есть какая-то неуловимая поэтическая струнка, которая могла бы прозвучать очень трепетно, если бы режиссеры и актрисы не упивались своими натуралистическими придумками, матом и «розовой» любовью. Автор этих строк, в принципе не возражающий против новой театральной мысли и остросоциальной тематики, на этом спектакле еле сдерживал себя от того, чтобы, по примеру основателя театра, в котором демонстрировалось это зрелище «в десяти малявах», не закричать: «Не верю!!!».

Павел Подкладов