Чайка, рулетка и сахалинский публичный дом
Судя по всему, Антон Павлович был человеком сдержанным и немногословным. В нем было, как пишут те, кто общался с ним близко, "внутренне равновесие и спокойствие независимости". Слушал он собеседника внимательно, иногда из любезности, но часто - с интересом. Сам же молчал до тех пор, пока не находил определения своей мысли, короткого, меткого и исчерпывающего. Скажет, улыбнётся своей широкой летучей улыбкой и опять замолчит. В его ответах проскальзывала иногда ирония, и перед тем, как сказать что-нибудь значительно-остроумное, его глаза вспыхивали мгновенной весёлостью, но только мгновенной. Эта весёлость потухала так же внезапно, как и появлялась, и острое замечание произносилось серьёзным тоном, тем сильнее действовавшим на слушателя…
Наверное, в характере Антона Павловича было то, что многие назвали бы чопорностью. Например, Иван Бунин, близко знавший Чехова в последние 5 лет жизни, писал: "Он мало ел, мало спал, очень любил порядок. В комнатах его была удивительная чистота, спальня была похожа на девичью. Как ни слаб бывал он порой, ни малейшей поблажки не давал себе в одежде" А.И.Куприн рассказывал: "Вставал А.П., по крайней мере, летом, довольно рано. Никто даже из самых близких людей не видел его небрежно одетым; также не любил он разных домашних вольностей вроде туфель, халатов и тужурок…" Да простит меня читатель, но, написав эти строчки, я представил себе, как чопорный Чехов развешивал свою одежду перед тем, как лечь в постель с "работницей" публичного дома. Ведь, по его же словам, он в своих путешествиях по России не пропускал ни одного такого заведения…
Не миновало того, кто написал, что в человеке все должно быть прекрасно, и страсть к игре. Вот свидетельство того, кто был рядом с ним в Монте-Карло. "Монте-Карло производило на него удручающее впечатление, но было бы неправдой сказать, что он остался недоступен его отраве. И вот он - трезвый, рассудительный, осторожный - поддался искушению. Мы накупили целую гору бюллетеней, даже маленькую рулетку, и по целым часам сидели с карандашами в руках над бумагой, которую исписывали цифрами. Мы разрабатывали систему, мы искали секрет. Однажды мы его нашли и поехали в Монте-Карло с точно определённым планом. Игра была маленькая, осторожная, и, тем не менее, окончив её, мы не досчитались пары сотен франков. Опять бюллетени, снова карандаши и цифры… Кто из знавших его поверит, что в нём жил азарт? Мы спорили, каждый предлагал свою систему и защищал её. У него появлялись остроумные мысли в этой области, и главное - что волнение его было чисто спортивное, так как он проигрывал, в сущности, пустяки. Дней десять длилось его увлечение рулеткой. Он перестал принимать во внимание мои мнения и сам разрабатывал какие-то способы… Кажется, что в результате всех этих попыток был у него небольшой выигрыш. Это и есть тот опасный момент, когда игрок слепнет и с головой зарывается в игру. А у него вышло иначе. Однажды он определённо и твёрдо заявил, что с рулеткой покончено: и действительно, после этого ни разу больше не поехал туда. Взяли силу его обычные качества - благоразумие, осторожность, уравновешенность, а главное - ему стало стыдно увлекаться и отдаваться таким пустякам. Воля чеховская была большая сила, он берёг её и редко прибегал к её содействию, и иногда ему доставляло удовольствие обходиться без неё, переживать колебания, быть даже слабым"
Чехов всегда мечтал о "чужих краях", как тогда говорили. Современник пишет, что когда Чехов собирался на Сахалин, он мечтал увидеть чужие, малознакомые фантастические страны - Индию и Японию. Вернуться предполагал он через всю Сибирь, представлявшую, по тогдашнему времени, тоже неведомую землю. Особенно интересовала его всё-таки каторга: "Её надо видеть, непременно видеть, изучить самому. В ней, может быть, одна из самых ужасных нелепостей, до которых мог додуматься человек со своими условными понятиями о жизни и правде". В письме Лике Мизиновой писал: "Будь деньги, я уехал бы в Южную Африку, о которой читаю теперь очень интересные статьи! Надо иметь цель в жизни, а когда путешествуешь, то имеешь цель". Но после путешествий с горечью писал: "Хорош Белый свет. Одно только не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм!… Работать надо, а всё остальное к чёрту. Главное - надо быть справедливым, а остальное всё приложится".
Как уже было сказано, Чехов обладал поразительной интуицией. Он , например, заранее предвидел провал своей великой "Чайки". Но это предвидение можно отнести к работе аналитического ума. Но вот случай, описанный К.С. Станиславским, просто поражает. Однажды к нему в гримерную зашел близкий ему человек, "очень жизнерадостный, весёлый, считавшийся в обществе немножко беспутным. Антон Павлович всё время очень пристально смотрел на него и сидел с серьёзным лицом молча, не вмешиваясь в нашу беседу. Когда господин ушёл, Антон Павлович в течение вечера неоднократно подходил ко мне и задавал всевозможные вопросы по поводу этого господина. Когда я стал спрашивать о причине такого внимания к нему, Антон Павлович мне сказал:
- Послушайте, он же самоубийца.
Такое соединение мне показалось очень смешным. Я с изумлением вспомнил об этом через несколько лет, когда узнал, что человек этот действительно отравился"
В финале - слова самого Чехова: "Писатель должен оставаться равнодушным к радостям и огорчениям своих героев: Нужно стоять вне этих вещей и, хотя знать их хорошо, до мелочи, но глядеть на них как бы с презрением, сверху вниз. И выйдет верно"
Теперь попробуйте разобраться в этой амбивалентности. Но прежде возьмите еще раз в руки томик Антона Павловича и прочитайте если не "Чайку", то хотя бы "Налима".
Павел Подкладов
Подписывайтесь на NewsInfo.Ru
