Премьера. "Практический" "Собиратель пуль"

Спектакль в очередной раз раскрывает животрепещущую тему трудных подростков в современном мире. Выбрав своим лозунгом актуальность, весь первый сезон театр выводит на свою сцену героев-маргиналов – бомжей, зэков-людоедов. На этот раз героем стал трудный подросток.

"Собиратель пуль" не заставил зрителей содрогнуться от обильной матерщины, не потряс публичной попытки онанизма и уличной "дедовщиной" (вроде "вылизывания очка"), впрочем, как и хитроумными манипуляциями с мясницким ножом – излюбленным орудием главного героя.

Суть спектакля вообще не в сюжете. Не в витиеватой истории о древоточцах и собирателях пуль, придуманной подростком, не в его фрейдистских и не только страхах, от которых он отмахивается ножом, не в конфликтах с приятелями, матерью и отчимом. Хотя напряженные диалоги, от которых растерянно и молчаливо бегут взрослые, режиссеру, несомненно, удались. При всей банальности и затертости "подростково-агрессивной" тематики, от которой за последние годы устали и театралы, и телезрители, и читатели современной отечественной беллетристики.

На второй план уходят разговоры и споры о новой драматургии и режиссуре, об актуальности и современности не слишком цензурных текстов пьесы, об оригинальности и маргинальности. А остается импульс живой жизни. Чувство жизни словно бы подхвачено капелью из подвешенных во всю ширину сцены пластиковых бутылок. Текущая вода создает негромкий звуковой фон и аллегорически намекает на быстротечный ход времени. В это же время, раскрашенная в цвета пестрых реклам современность отражается и в безыскусно-простом оформлении, созданном художником спектакля Ксенией Перетрухиной. От картины к картине в разных частях сцены сменяют друг друга квадраты двухметровых растяжек с разными изображениями.

Главной режиссерской находкой стал исполнитель главной роли. Потому что весь "Собиратель пуль" держится, прежде всего, на Донатасе Грудовиче – актере молодом, пока еще непрофессиональном (в смысле профильного образования), но прирожденном. Его, Грудовича, своеобразная немного нервная пластика, манера говорить в духе Ренаты Литвиновой – и это при полном отсутствии наигрыша и «передержек».

Кульминация спектакля – его монолог. Начинается он на типично тинейджерской, панковски-мизантропической, упаднической ноте: «Больше всего на свете я хочу умереть, потому что это единственное, о чем может мечтать живущий». Долгий перечень очень обычных, по-детски наивных и тут же по-детски недобрых желаний (чтобы рядом была любимая девушка, чтобы поскорее умер отчим и т.д.) завершается простой и искренней фразой: «Больше всего на свете я хочу жить». От того, как Грудович ее озвучивает, у зрителей перехватывает дыхание.