Петр Семак: Война никуда не делась

Символично, что его появление совпало с "судьбоносными", как тогда говорили, преобразованиями в российском обществе. Как рассказывает Додин, после премьеры 9 марта 1985 года они до утра гуляли на банкете, а под утро, возвращаясь домой, увидели, что на Васильевском острове вывешивают траурные флаги. Потом узнали, что умер Константин Черненко и пришел к власти Михаил Горбачев. "Иногда, - говорит Додин, - утешаешь себя, что не все напрасно в твоей жизни. И думаешь, может быть, если бы не было "Братьев и сестер", не было бы эры Горбачева". Добавляет, что это, конечно, шутка, но в этом совпадении есть для них что-то очень важное.

Спектакль Льва Додина, как бы это банально ни звучало, стал живой легендой. В том смысле, что те мысли и чувства, что волновали людей и 40-х, и 80-х, живы и актуальны до сих пор, и продолжают поворачивать глаза зрачками в душу зрителя, где бы он ни жил: в Нью-Йорке, Берлине, Москве или Пекашино. Удивительную "жизнестойкость" и актуальность "Братьев и сестер" еще раз продемонстрировали прошлогодние июньские гастроли МДТ в Москве: на спектакль попасть было невозможно, а те, кто попал, выходили из зала потрясенными… До сих пор перед глазами сцена, в которой главный герой Михаил Пряслин приносит в дом своим младшим братишке и сестренке буханку черного хлеба, а они не понимают что это такое, потому что никогда в жизни хлеба не видели.

В своем вступительном слове на открытии выставки Лев Додин говорил, что для него это какой-то неизведанный чувственный опыт: приезжать на выставку своей собственной истории, и что он в связи с этим ощущает какой-то "ветеранский комплекс". "Но несмотря ни на что, мы – счастливые люди, - сказал режиссер. - Нам посчастливилось в нужное время оказаться в нужном месте, хотя время этому никак, вроде бы, не соответствовало. Сейчас молодым трудно уже представить себе меру бессмыслицы, внутреннего ужаса, беспросветности и безнадежности тех годов. И делать выбор было непросто. Хотя тогда не думалось, что это какой-то выбор, просто ты делал то, что тебе казалось очень нужным… Нам до сих пор это интересно, мы этим живем и не собираемся отправлять это в архив. Ведь испытаны очень сильные чувства, которые живут очень долго. Ими нельзя поступаться. Как написано у Трифонова: память сплетается, как окровавленные бинты. И уже непонятно, где эта кровь проступила, она во всем. Сейчас, глядя на эти фотографии, начинаешь вспоминать, как это было, где какая "кровь" пролилась…"

Оказывается, спектакль задумывался Додиным еще в 1977 году с группой студентов. Но тогда ему не суждено было родиться. Потом режиссеру посчастливилось прочитать только что вышедшую третью книгу великой абрамовской трилогии "Пути-перепутья". И только в 1985-м "Братья и сестры" увидели свет рампы.

Поразительно, что этот спектакль до сих пор вызывает громадный эмоциональный отклик не только у российских зрителей, но и в любой стране, куда бы додинцы ни приезжали. Один из актеров МДТ рассказывал автору этих строк, что когда "Братья и сестры" в первый раз приехали в Германию, работники театров после спектаклей приносили играющим в нем детям корзинки с фруктами, пирожными, печеньем. Видимо, они почувствовали в этой истории что-то свое. Именно об этом мы говорили со Львом Додиным в зале, где была развернута выставка, а гостей встречали зажигательные и "соленые" русские частушки.

NewsInfo: Лев Абрамович, понятно, почему мы плачем на этом спектакле. А почему плачут на Западе?

Лев Додин: Во-первых, потому что на самом деле нет такого человеческого разделения на Восток и Запад. Это – жуткая условность. Мы ее сами придумали, и сами под ней мучаемся. Театр ведь силен тем, что мы испытываем сострадание. И те, кто живет там, испытывают огромное сострадание к нам, к нашей нелегкой жизни, удивление нашей стойкостью. Потому что, несмотря на это, мы все же здесь живем. Как они мне говорили во время первых наших гастролей: "Если вы про себя все так хорошо понимаете, зачем вы там живете?!" Но ведь люди сострадают не только нам, но и себе. Ведь и на Западе прекрасно знают, что такое обманутые надежды, что такое не свершившаяся вера. Все знают, что такое разорванная социальными обстоятельствами любовь. Поэтому люди, конечно, смотрят про нашу историю, но главное – и про свою. И оказывается, что она у нас на самом деле общая. Формы мук разные, но по сути дела мука одна – человеческая.

NewsInfo: Мы с вами сейчас находимся в музее. Вы не боитесь, что и ваш спектакль может стать музейной реликвией, памятником?

Лев Додин: Нет. Вот, например, третья книга Федора Абрамова "Пути-перепутья", одна из составляющих нашего спектакля, это ведь в какой-то мере памятник. Но главное, что это – живая книга, живая боль. Как и "Война и мир". Я всю жизнь был убежден, что спектакль, как хорошая книга, как картина, может жить вечно. Конечно, все ограничено физическими возможностями артистов. Но пока ведь этих возможностей хватает. В конце концов, не так уж важно, седые у него волосы или нет. Важно, чтобы чувства не были седыми.

Один из тех, у кого, несмотря на седину, чувства не стали седыми, - бессменный исполнитель главной роли Михаила Пряслина в "Братьях и сестрах" народный артист России Петр Семак. Он стал моим вторым собеседником.

NewsInfo: Петр Михайлович, как вы думаете, в чем феномен этого спектакля?

Петр Семак: Прежде всего, в удивительной, мощной прозе Абрамова. Во-вторых, у нас хороший коллектив во главе со Львом Абрамовичем, который не позволяет стареть, прежде всего, душою. Мы любим этот спектакль. Иногда бывает тяжело, возникают мысли: "Ну, сколько можно, хватит уже!" Но когда выходишь на сцену, то заряжаешься энергией, атмосферой спектакля и забываешь, сколько тебе лет. Спектакль до сих пор смотрят и молодые люди. Я спрашивал свою дочь и ее друзей, не кажется ли им, что спектакль устарел, что мы выглядим уже очень не молодыми? Они отвечают: "Первые пять минут, действительно, странно, что взрослые дяди играют мальчиков. А потом мы забываем об этом. Потому что спектакль замешан на чем-то другом. И возраст здесь уже не важен".

NewsInfo: Со стороны может показаться, что невозможно с первозданными чувствами в течение двадцати лет играть этот шестичасовой спектакль. В чем вы черпаете вдохновение, какие актерские "манки" находите?

Петр Семак: Манки – это моя жизнь. Я ведь сам – из украинской деревни. Кроме того, мы ведь много ездим, наблюдаем. Вот, недавно снимался в Псковской, Ярославской губерниях. И вижу, что за двадцать лет по большому счету для русской деревни ничего не изменилось. А в каких-то деревнях становится еще хуже. Возникает ощущение, что война никуда не делась, что в глухих деревнях люди еще живут войной. Жизнь меняется в больших городах: Москве, Питере и т.д. А по большому счету мы еще "воюем".

NewsInfo: На прошлогодних гастролях после "Братьев и сестер" я услышал из-за кулис ваш мощный, громоподобный радостный возглас. Раскройте, пожалуйста, тайну.

Петр Семак: Это родилось еще на премьере двадцать лет назад, наверное, от переизбытка чувств. Мы ведь часто играем в один день все шесть часов сценического действия. Это не просто. Но в конце спектакля у меня еще столько сил и энергии! Я как бы заряжаюсь самим спектаклем, энергией, которую нам отдает зритель. И поэтому на премьере я заорал: "Ура! Ура! Ура!" И вот уже двадцать лет продолжаю орать…

Ну а после того, как гости насладились выставкой, их позвали за стол, на котором была, как и положено в русской деревне, картошечка, селедочка, соленые огурчики и водочка. А потом взрослые дяди, ставшие уже залуженными и народными артистами, вспоминая молодость, пели под гитару свою песню, посвященную "Братьям и сестрам", в которой есть такие строчки:

Кто это мы, что нужно нам в этом Пекашино?

Может, оно выдумано, может, подкрашено…

Дома вдали мы б не смогли братьями стать и сестрами,

Ищем мы боль, ищем мы соль этой земли.

Павел Подкладов