Вытеснение

Хорошо, что автор этих строк взял себе за правило не читать рецензии на фильмы до просмотра их собственными глазами. Иначе, как в случае с советскими газетами в булгаковском шедевре, аппетит был бы явно испорчен. Потому что, пожалуй, впервые за несколько последних лет на “Франкенштейне” я испытал настоящее потрясение. И это был не просто внезапный шок, а “резкая тоска”, которая теперь стала “ясною, осознанною болью”. И, как это часто бывает с настоящим произведением искусства, трудно понять, что же конкретно вызвало в тебе эту бурю эмоций. Разложить увиденное по полочкам своего сознания и мудро его проанализировать не получается.

Начало фильма не предвещает ничего из ряда вон выходящего. Тихо и мирно живут-поживают симпатичные интеллигентные люди: он – физик, она – риэлтер. До тех пор пока не получают письмо, из которого следует, что муженек, будучи когда-то в провинции, согрешил. И теперь к нему едет его сын. Новоиспеченный папаня, получив пощечину от супруги, едет на вокзал встречать ребенка. Но, увидев парня у вагона, не находит в себе сил подойти к нему. Оно понятно: не каждый день приходится встречать откуда ни возьмись появившееся великовозрастное чадо. Тем более, что оно – высоченное, нескладное, да еще с черной повязкой на выбитом глазу. Через некоторое время становится понятно, что несчастье произошло с юношей на нынешней войне. Теперь он хочет вставить глаз, но не простой, а бриллиантовый. Чтобы любили девушки… И новая семья всеми силами старается ему в этом помочь.

Но проблемой глаза дело не ограничивается. У заботливого Павлика (так зовут героя) появляется навязчивая идея: оградить новых близких от “духов”. (Для тех, кто не очень в курсе, сообщаю, что нынешние солдаты называют так всех своих “южных” врагов, словечко прижилось еще со времен войны в Афгане, где главными противниками наших были душманы). Павел по ночам ходит по подъезду, прислушивается к шумам на чердаке. А однажды даже пробирается по стене к окну соседки, заподозрив в ее госте что-то неладное… Периодически Павел ходит на вокзал и встречает боевого друга, который, как выясняется потом, погиб еще три года назад на его глазах. В семье начинаются скандалы, мать боится за двух детей, что теперь живут бок о бок со странным заботливым “чудовищем”. И у зрителя где-то в области диафрагмы появляется зловещий холодок: он уже чувствует, что добром дело не кончится…

Между тем, до трагедии еще далеко, жизнь героев фильма идет своим чередом: отчаяние сменяется надеждой, тоска – забавными эпизодами. Но несчастья не миновать. И когда оно обрушивается но этих людей, ты понимаешь, что клещи, которыми авторы схватили твое сердце, еще долго его не отпустят. И этот одноглазый “Франкенштейн”, трогательно сыгранный Даниилом Спиваковским, хочешь ты или не хочешь, а уже вошел и в твою жизнь, и в твою душу. И ты с ужасом понимаешь, что в трагедии несчастного Павлика и всего его поколения, есть доля твоей вины. Потому что это именно ты шел к избирательным урнам и голосовал за тех нравственных уродов, которые раздавали суверенитеты, прыгали с любовного моста, дирижировали оркестрами и клали все свои части тела на рельсы. Которым было по большому счету наплевать и на быдло, что голосовало за них, и, тем более, - за “пушечное мясо”, что воевало и гибло в горах непонятно за что и возвращалось потом в родные деревни и станицы в цинковых гробах.

Валерий Тодоровский, наверное, не был на войне, не лежал в окопах под обстрелом “духов” вместе с Павликами. Но пепел этих несчастных ребят стучит ему в сердце. И он – один из немногих, кто не смог молчать. Честь ему за это и хвала. Сам он про это говорит так: “У психотерапевтов существует такое понятие – “вытеснение”. Вот и в отношении людей, прошедших современные войны, происходит такое же вытеснение. Так страшно к этому прикасаться, что общество просто предпочитает не замечать людей с искалеченной душой. Но эта бомба замедленного действия так или иначе скоро коснется чуть ли не каждой семьи”. После фильма Тодоровского я понял, что моей семьи это коснулось впрямую…

“Франкенштейн” не поедет завоевывать оскаровские трофеи, потому что одноглазый Павлик-Франкенштейн не нужен ни нашим функционерам от искусства, ни, тем более, американским киноакадемикам. Там нужнее оборотни, которые перед охотой на людей пьют свиную кровушку.

Павел Подкладов

Использован фрагмент интервью В. Тодоровского в “АиФ”