Logo
Курсы валют:
  • Обменный курс USD по ЦБ РФ на 28.03.2024 : 92,5919
  • Обменный курс EUR по ЦБ РФ на 28.03.2024 : 100,2704

Волшебник страны грез.

К премьере спектакля "P.S.Грезы" режиссера Ивана Поповски в "Театре музыки и поэзии п/р Елены Камбуровой "

Еще на втором курсе ГИТИСа македонский паренек - ученик Петра Фоменко - построил для своего первого спектакля в коридоре института загадочный уходящий в бесконечность "тоннель", между двумя порталами которого в узкой полосе света обитали герои цветаевской пьесы "Приключение". Сокурсники режиссера читали стихотворные тексты со сцены в первый раз и делали это с восторгом, упоением и озорством. Поэтическое действо имело фантастический успех и у зрителей, и у критики. Его даже официально признали лучшим столичным спектаклем года. Ивана, конечно, заметили, и он, что называется, пошел "по рукам": в 1992-м его приглашает в свой театр Алла Сигалова на постановку пьесы Ф. Кроммелинка "Ваятель масок", в следующем году он едет в Нью-Йорк в театр "Феникс", где ставит "Баню" В. Маяковского. За это время знаменитыми стали и его сокурсники - "фоменки"…

Духовная связь молодого режиссера с театром своего учителя и его обитателями не прекращалась никогда. Но в следующий раз поработать в той же компании им пришлось лишь в 1994 году: на Парижском "Русском сезоне" Иван поставил спектакль "Балаганчик" по пьесам А. Блока, который потом игрался и в Москве. Возвращение к русской поэзии и к "Серебряному веку", в частности, не было неожиданным, поскольку Иван еще со студенческой поры "прикипел" к этой теме и, как выяснилось, вовсе не собирался с ней прощаться.

В начале нынешнего сезона встреча старинных друзей и коллег состоялась вновь: Иван поставил в "Мастерской П. Фоменко" "Отравленную тунику" Николая Гумилева. И опять, как прежде, главным действующим лицом спектакля стала красота. Некоторые критики писали даже, что в "Отравленной тунике" любование светом, плавными переходами и резкими всплесками цвета порой становилось важнее стихов. Однако, думается, что в данном случае любование красивыми фразами в статье критика стало важнее сути того, о чем он писал.

"Фоменки" вместе с Иваном нашли в новом спектакле особый ритм, "стихию стиха", как писала другой критик, и насытили эту стихию мощной страстной силой, нежностью и загадкой. В изобразительном решении "Туники" Иван и его соавторы тоже загадали немало загадок. Чего стоят, например, удивительные, "вневременные" костюмы Ангелины Антлагич, потрясающая световая партитура и построенный художником Владимиром Максимовым сказочный лабиринт…

В начале нынешнего года Поповски решил "изменить" любимым "фоменкам" и опять отправился на сторону. На сей раз для такого "похода" он выбрал недостроенное здание "Театра музыки и поэзии п/р Е. Камбуровой", который приютился в громадном сталинском доме напротив Новодевичьего монастыря. В незапамятные времена здесь обитал кинотеатр "Спорт", в нем можно было увидеть то, что обычно миновало широкий экран. Теперь в этом здании герой нашего повествования решил поставить то, чего ранее не видывал никто…

На первый взгляд - ничего особенного: четыре девушки поют песни Шуберта и Шумана в современной аранжировке. Поначалу в музыкальном действе, сочиненном Иваном, все кажется на редкость легким и игривым. Девушки как будто летают по залу, взвихряя крошечное пространство своими легкими воздушными платьями, подпоясанными шнурами от радиомикрофонов и наполняя души зрителей не только божественными звуками своих голосов, но и какой-то бесшабашной, пышущей молодостью энергией. Они порой ведут себя даже вызывающе, заигрывая и кокетничая с музыкантами и друг с другом. И, когда зритель уже практически готов воспарить, унестись вместе с этими чаровницами на крыльях их нежности и озорства, чело героинь спектакля омрачает печаль, и в воздухе повисает тень трагедии. Внутренняя драматургия собранных воедино песен немецких романтиков превращает это, на первый взгляд, легкое и "воздушное" зрелище в философскую притчу, высокую драму человеческой души. И в финале к горлу зрителя подкатывает ком, и "сердце рвется пополам". Он пытается уцепиться за последние мгновения музыкальных фраз, прощальные взгляды юных фей, превратившихся в печальных велисс, и боится расстаться с волшебным сном, на полтора часа погрузившим его в мир детства и чистоты…

Иван Поповски изменил родным "фоменкам", но так, что "брошенные", посмотрев спектакль раньше всех, звонили потом автору этих строк, захлебываясь от восторга…

Его действа продолжают жить в необычных пространствах: в коридорах, на подоконниках, балконах, загадочных лабиринтах. В них мимолетные взгляды героев, еле заметные движения пальцев, "скрещения рук", рассыпанные по роялю яблоки не кажутся режиссерским приемом. Они становятся продолжением той великой поэзии в театре, на которой всегда настаивает Иван Поповски.

Интервью Ивана Поповски

Иван Поповски: Нигде не чувствовал себя чужестранцем

О студенческом недоедании, "Серебряном веке" , красоте и "Грезах" на подоконниках.

- Вначале вопрос банальный. Как, когда и почему вы стали режиссером?

- Все получилось совершенно случайно. В 11 лет я написал маленький рассказ о моей маме, педагог поставила пятерку и попросила пойти по всем классам и почитать этот рассказ. Так меня заметила преподавательница македонского языка и пригласила принять участие в школьном празднике в качестве актера. Это меня увлекло. Потом был один любительский театр, затем другой … Сначала я был актером, а в 17 лет написал пьесу, сам ее поставил и сыграл в ней одну из ролей. Потом мой друг написал пьесу, я ее тоже поставил. В итоге я все-таки решил, что буду заниматься режиссурой. В этом деле мне очень помогли мама с отцом, хотя они до 18 лет относились к моим увлечениям не очень серьезно. Мама у меня профессор на сельскохозяйственном факультете, а отец был врач, царствие ему небесное. Сестра у меня тоже врач, поэтому мне еще в детстве один педагог в школе говорил, что груша от груши недалеко падает, а ты какая-то слива, скатившаяся под грушу. (Смех).

- Судя по всему, вы - человек сильной воли. Это правда, что вы за три месяца выучили русский язык?

- Выучил - это громко сказано, я до сих пор учу. Но доля правды в этом есть. При поступлении в ГИТИС Петр Наумович Фоменко через переводчика сказал мне, что нужно идти на подготовительные курсы для иностранцев, которые продолжаются год. Мне было как-то смешно целый год учить русский язык вместе со студентами из Монголии, Афганистана, Китая - ведь македонский язык из славянской группы, и я сказал, что за три месяца выучу язык. Петр Наумович ответил, что это нереально, но сказал: "Если выучишь, то сможешь делать все, что и остальные студенты, и это будет у тебя первым курсом, но, если не сможешь, то этот год будет считаться подготовительным и будешь поступать на первый курс на следующий год". Это был огромный стимул, а еще у меня появился азарт. К тому же у нас была замечательная преподавательница русского языка - Ольга Викторовна Охлопкова. Вместо положенных по программе четырёх занятий в неделю, у меня было шесть. Обычно по субботам занимались у нее дома, и Ольга Викторовна, помимо занятий, меня еще и кормила вкусной домашней едой. Я ее всегда вспоминаю с теплотой. Начал учить русский в сентябре, а 20 декабря я сдавал первый экзамен на русском языке по истмату, и меня даже похвалили.

- А в остальном учеба давалась также легко? Были ли предметы, которые мешали основному делу?

- В ГИТИСе нам преподавали определенный, довольно сжатый круг предметов, которые в основном были связаны с профессией. Если и был предмет, по которому я недополучил знания (по собственной вине), то это - танец. Его у нас вела Алла Михайловна Сигалова, которую я очень люблю, и у которой делал свой второй спектакль, особенно важный для меня. На первом ее занятии я думал, что просто умру. Это длилось полтора часа, из них полчаса - "встать", "сесть", "встать", "сесть" и так далее. "Теперь, - говорит, - отдохните". Все упали. Она досчитала до десяти, и все началось снова!.. Я про себя ругался, думал: "Все, брошу ГИТИС, не могу этим больше заниматься, умру". А уже на следующем занятии она говорит: "Режиссеры свободны, я с вами не занимаюсь, потому что это вам не нужно, вы ленивые, толстые и неуклюжие". (Смех) И мы были счастливы! Я больше не занимался, но сидел в зале и смотрел, как она занимается с актёрами. Я обожал Сигалову и считал, что она делает очень важное дело. Сейчас жалею, что тогда не сделал усилие над собой и не продолжил заниматься. Быть в форме для режиссера тоже очень важно.

- У Петра Наумовича на курсе было несколько режиссеров и все абсолютно разные. Есть ли какие-то основные постулаты школы Фоменко?

- Это объяснить невозможно. Тем более невозможно в нескольких словах и "постулатах". Нужно жить с этим, нужно быть рядом и впитывать. Мы "абсолютно разные", потому что он не навязывает себя, не клонирует, он отдаёт, а кто, сколько и чего возьмёт - это уже дело индивидуальное. Петр Наумович всегда говорит, что самое главное не испортить, а сберечь индивидуальность каждого студента, тот жизненный багаж, с которым он пришел в институт, и как-то его направить, дополнить, развить. Когда мы в ГИТИСе работали над этюдами и отрывками, он никогда не вмешивался, и сейчас не вмешивается. Наши работы были действительно самостоятельными. Так что вся учеба происходит на практике, в разговорах, в обсуждениях показанных работ.

Однажды в ГИТИСе я нашел очень смешную пьесу Бернарда Шоу "Страсть, яд, окаменение или роковой газоген". На первый взгляд казалось, что поставить отрывок можно быстро и легко. Ан нет, не получился у меня отрывок! Я даже поначалу отказался от показа. Но Петр Наумович сказал, что лучше показать плохо и в чем-то разобраться, поговорить, обсудить, чем не показать, и это будет в тебе сидеть и мучить. Я думал всю ночь, потом репетировали весь день и все-таки показали. Получилось не то чтобы плохо, даже было как-то смешно и забавно, но поверхностно и одноразово.

- Значит в искусстве, как и в науке, отрицательный результат - тоже результат?

- Конечно! А еще, наверное, самое главное, это какая-то планка вкуса: Фоменко оберегает от безвкусицы. Кроме того, на мой взгляд, важнейшая часть учёбы, это то, что мы - режиссеры - прошли актерскую школу. Я репетировал и играл в трёх разных спектаклях трех совершено разных режиссёров - Евгения Каменьковича, Сергея Женовача и Петра Фоменко. Это колоссальный опыт - пройти весь путь создания спектакля изнутри в качестве актера. ГИТИС - это уникальное и замечательное учебное заведение. Очень жаль, что Петр Наумович больше не ведет курс и, слава Богу, что он заведует кафедрой режиссуры.

- А сейчас, будучи режиссером, вы влезаете в шкуру актера, ставите себя на его место? Или ваше режиссерское желание всегда должно выполняться беспрекословно?

- Если в процессе репетиций мне актер указывает на что-то, что я упустил, или вскрывает какой-то дополнительный ракурс, то я, конечно, это принимаю. Но, если я не согласен, аккуратно отвергаю и возвращаю в своё русло. Все поиски идут до того момента, когда я понял, а актеры приняли, что "это" именно то, что принадлежит данному спектаклю, в данном месте и далее это "место" не меняется. Но в каждом спектакле есть "места", которые я изначально "вижу" - они "неприкасаемые".У меня нет амбиции такого рода, что я, мол, режиссёр и меня все должны беспрекословно слушаться, и что я вот такой - все знаю, и вообще "режиссёр всегда прав"…Для меня главное спектакль!

- Вы по натуре лидер?

- Трудно говорить о себе, наверное, стоит кого-то другого спросить обо мне, хотя… без этого качества в этом деле невозможно. А еще одно из самих важных качеств режиссера, как говорит Петр Наумович - это умение добиваться. Это я умею. (Смех)

- Вы можете в работе быть жестким?

- Мне очень везло именно в том, что не часто приходилось быть жестким. Взаимопонимание с людьми достигается как-то само собой. Но, если есть повод, то могу быть и таким.

- Слышал недавно из уст одного режиссера-мэтра, что наши актеры отличаются тем, что всегда спорят, всегда что-то предлагают, а должны молчать и выполнять то, что им говорят…

- Как-то в Нью-Йорке я ставил "Баню" Маяковского, вернее - адаптацию, американскую версию "Бани". На первой же репетиции актеры сидели с блокнотами и ручками и записывали все, что я говорил. И если я через неделю что-то менял, они тут же напоминали мне, что я раньше говорил по-другому. И мне приходилось их убеждать, что это живой процесс, и что кое- что нужно менять, развивать, дополнять. Но ждать от них каких-то предложений и участия было практически нереально. Там все строго разграничивалось: моя работа - сделать, поставить, а их - выполнить. Похожая ситуация была и тогда, когда я ставил оперу "Евгений Онегин" во Франции. Это конечно отчасти связано и со сроками выпуска: "Баня" - шесть недель, "Евгений Онегин" - четыре. Но мне интереснее, живее и ценнее кажется работа, где все включены, где все строят и вкладывают. Конечно, есть один человек, кто должен отобрать, направить, который имеет последнее слово, который отвечает за целое - это режиссёр.

- Вы подбираете актеров по каким-то особым критериям, проводите "селекцию" или ваши встречи происходят случайно?

- Всегда по-разному. "Фоменки" - это судьба. В Нью-Йорке делал "кастинг". В театре Елены Камбуровой - все участники уже были отобраны, и это прекрасно, что мы приняли друг друга и полюбили. Без любви невозможно! Так, собственно, дело обстоит и во взаимоотношениях с пьесой. Бывало, что мне предлагали ставить что-то, причем на прекрасных условиях. Я честно пытался проникнуться, но внутренний голос молчал - любви не было и, в конце концов, я отказывался.

- Почему в последнее время вы все реже и реже появляетесь на сцене в качестве актера?

- Это больной вопрос, потому что мне часто хочется поиграть. Но в связи с моими отъездами на разные постановки невозможно было, чтобы репертуар зависел от меня и поэтому в "Мастерской Фоменко" меня заменили в трех спектаклях, где я раньше играл. Это очень грустно. Петр Наумович то ли в шутку, то ли всерьез предлагал роли в "Чичикове" и даже в "Войне и мире". Я отказывался с печалью…Хотя очень бы хотелось эту школу проходить на практике еще и еще раз…Увы, приходится выбирать, и я выбрал режиссуру. Но в апреле и мае у нас пройдет фестиваль, посвященный десятилетию театра, где будем играть и "Двенадцатую ночь", и "Волки и овцы", и "Владимира III степени", и я очень надеюсь сыграть. "Приключение" тоже будет восстановлено.

- Почему вы его играете так редко?

- Из-за пространства. Для этого спектакля необходим коридор длинной сорок, в крайнем случае - тридцать семь метров и шириной - десять. А в помещении "Мастерской Фоменко" на Кутузовском коридоры не больше двадцати. Играть там невозможно. Зато директор театра обещал, что в новом театре будет пространство для "Приключения".

- Ваш режиссерский почерк - это нечто, от вас не зависящее, данное вам Богом, или вы пришли к своему стилю после долгих раздумий и исследований?

- Я никогда об этом не задумывался, но, если вспомнить любительские спектакли, которые я ставил в Македонии, то они тоже имели своеобразную форму. Хотя во многом мои пристрастия и поиски были предопределены "Приключением".

- Часто говорят, что режиссер и вообще творческий человек не может уйти за пределы какой-то темы, проблемы, стиля, прежде чем не исчерпает, не исследует для себя окончательно. Не поэтому ли вы уже несколько раз обращались к поэзии "Серебряного века"?

- Обращался, наверное, потому, что поэзия "Серебряного века" задает рамки, в которые ты должен вписываться и которые мне нравятся. Нравится, что приходится искать своеобразное звучание стихов, которые должны соответствовать столь же своеобразной внешней форме. Искать особую природу взаимоотношений и существования…"Серебряный век" - красивый, загадочный, оторванный от земли…

- Как произошло знакомство с этой поэзией?

- Случайно. Был 1992 год. Так как мы пропадали целыми днями в ГИТИСе, запасаться продуктами, отстояв в очереди, было некогда. После занятий мы обычно возвращались поздно и часто заходили на Рижский вокзал - если в буфете остались сосиски или варёные яйца - это было "счастьем". Но с "Серебряным веком" я "встретился" не на Рижском, а на Киевском вокзале. Мне родители периодически прислали из Македонии посылочки, в основном с едой. И вот в очередной раз, когда мы с Галей Тюниной поехали за посылкой на Киевский вокзал, в книжном киоске наткнулись на маленький сборник поэзии Марины Цветаевой. Тогда это было редкостью. Галя купила. Я увидел там пьесу про Казанову. Прочитал. Понравилось. Решил поставить отрывок. Никто из нас не знал, как это делать, долго мучились на сцене, потом вышли из традиционной аудитории в фойе, пробовали репетировать даже на подоконниках, а потом добрались до коридора. И именно там все начало рождаться. Тогда я стал понимать многие вещи, связанные с поэзией, с музыкой, с "музыкой" стихов, с темпоритмами, с пространством, с сочетанием речи и формы, со светом, с костюмом и т.д.

- Мне всегда казалось, что человек, не знающий языка досконально, не воспитанный на этом языке, не может понять и ощутить поэзию, так, как, например, "русскоязычные" люди - Цветаеву, Блока или Гумилева? Что вы почувствовали, прочитав в первый раз "Казанову"?

- Если честно, прочитал пьесу, потому что там был персонаж Казанова. Потом меня пленила красота самих стихов, красота и загадочность самой ситуации - совершенно влюблённый Казанова, наверное, первый раз и, скорее всего, последний. А что касается языка, то я в целом понял все! Если были какие-то слова, которые я не понимал, то спрашивал их смысл. Кстати, я до сих пор не все слова понимаю и всегда спрашиваю. А в этих стихах не почувствовать ритм, не почувствовать их музыку, их красоту - трудно.

- Наверное, поэзию ставить намного сложнее, чем "прозаические" пьесы или инсценировки?

-Мне обидно за прозу, когда говорят "проза жизни". На сцене она тоже должна звучать специфическим образом - не так, как "в жизни". Я не знаю, удастся ли мне когда-нибудь это, но из того небольшого опыта кажется, что в ней можно и нужно искать свои музыкальные законы, свою партитуру звучания, свои темпоритмы - так, чтобы она зазвучала …ну, не как в жизни. То есть не как "проза жизни", а как "проза". Тогда ее будет также трудно ставить, как и поэзию. Кто-то писал, что мое увлечение поэзией - это сплошной расчет. Они говорили, что я "пристал" к поэзии, чтобы не походить на Фоменко и чтобы меня нельзя было ни с кем сравнить, потому что никто это не делает. Но я все равно буду делать "Серебряный век", потому что там столько красоты, там такая бездна для того, чтобы искать, любоваться, ошибаться, летать…падать… Когда я сказал Петру Наумовичу, что хочу делать "Балаганчик", он мне ответил: "С такого коня можно падать".

- Кстати, о красоте. Вас в некоторых критических статьях обвиняли, что иногда вы жертвуете смыслом ради красоты. Как вы к этому относитесь?

- Я не буду отбиваться от такой критики, хотя не согласен, потому что в "Тунике" каждая картина, каждая мизансцена, каждое движение, каждый световой переход… имеет свою обоснованность - нет ничего случайного. Что касается красоты - сама по себе красота рождает эмоции, возбуждает в нас чувства. Яркий пример этого - "Живописец Франчиа умер от восхищения, после того, как увидел картину Рафаэля" (Ломброзо). Однажды, на третьем курсе Петр Наумович мне шепотом сказал: "Если красиво, то неважно почему".

- В ваших поэтических спектаклях актеры никогда не переходят грань, отделяющую эмоцию (даже бурную) от экзальтации. Как вам удается избежать стремления актера во что бы то ни стало п о и г р а т ь , потянуть одеяло на себя? Вы как-то с этим боретесь?

- Обычно мне не приходится бороться, потому что актеры, слава Богу, все прекрасно понимают сами. Мы пытаемся полностью предаться стихам, чтобы их музыка, их ритмы нас водили и подсказывали - там все написано, все отношения, все повороты. Надо просто слышать и отдаться. Иногда, конечно, нас "заносит", потому что сказывается психология, "привычное", и порой это трудно в себе перебороть. Но мы выискиваем такие места друг у друга и "искореняем" их. А если серьезно, то на этот вопрос я бы ответил так: не играть трудно, но играть нельзя.

- Теперь - о зрительских эмоциях. Я после ваших "Грез" не мог сдержать слез. В финале я чувствовал что-то похожее на прощание с детством… Вы предполагали, что зритель будет реагировать именно так? Если да, то в чем ваш секрет?

- Первый секрет - в музыке, в Шуберте и в Шумане; второй секрет в аранжировщиках - Синкине и Марченко; третий - в исполнителях : Веремеенко, Евдокимовой, Комовой, Прониной, Гегарте, Голикове, Меритукове и Попове; четвёртый - в деталях; а пятый секрет - находится в вас самих. О четвёртом секрете можно долго рассказывать, но он без остальных ни у вас, ни у нас никаких эмоций бы не вызвал.

- В этом спектакле, равно, как и в "Отравленной тунике", и в "Приключении" вы выстраиваете роли "до пальчика". Это у вас от Петра Наумовича?

- Для того, чтобы инструмент зазвучал, нужно все "пальчики" подключить вплоть до самих пальчиков.

- Как реагировала на вашу работу Елена Камбурова?

- Мы с Еленой Антоновной давно шли навстречу другу другу , и вот, наконец, эта встреча состоялась. Я надеюсь, что наше общение будет продолжаться. Она очень душевный человек и артист. В ее театре очень приятно.

- Как-то у вас все всегда подозрительно удачно выстраивается: и замыслы осуществляются, и актеры попадаются талантливые, и музыканты. Понятно, когда это происходит в "Мастерской Фоменко", это ваш дом. Можно допустить, что и в Театре Камбуровой повезло. Но неужели даже в дальнем зарубежье: в Париже, Нью-Йорке и т.д., - всегда имела место такая же гармония?

- (Смущенно) Да, вот так получается, что у меня все идет прекрасно , что все меня любят, что я всех люблю. Но, правда, всегда, когда я уезжал откуда-нибудь, поставив спектакль, мне было до слез грустно. Создавалась какая-та атмосфера, какой-то ансамбль, с которым не хотелось расставаться. Может быть, это заблуждение, но я нигде не чувствовал себя чужестранцем -даже там, где в итоге все закончилось крахом. Чтобы не выглядело, что у меня все идеально, вспомню спектакль "Мастер класс", который делали с Татьяной Васильевой и с группой замечательных оперных певцов. Я с радостью и любовью ходил на репетиции и не ожидал, что в итоге эта работа нанесет мне самую большую профессиональную травму. Мне не стыдно за эту работу до того прогона, до которого я был у руля. Но мне стыдно, если кто-то думает, что спектакль, который вышел, это мой спектакль. Это не мой спектакль. Мне жалко ту работу, и если бы у некоторых хватило ума и мужества, то был бы интересный спектакль и непривычный, особенно для этой актрисы.

- Часто ли потребности и указания продюсеров вступали в противоречие с вашими творческими устремлениями? Бывало ли так, что нужно было учитывать рыночные факторы, например, "продаваемость" спектакля, необходимость его показа за границей?

- Во время работы за границей я всегда спрашивал продюсеров, должен ли я ограничивать себя в своих фантазиях. Один раз только во Франции мне пришлось подстраиваться под более скромный бюджет. Но никогда не было так, чтобы продюсер вмешивался внутрь работы или изначально указывал на количестве актеров или требовал, чтобы сценография помещалась в чемодан… Однажды я представлял Россию в международном проекте "Отель Европа", и мы, ради пятнадцатиминутного спектакля для двух актеров, привезли грузовик декораций. Для моноспектакля "Записки сумасшедшего" тоже возим грузовик сценографии.

- Вы имеете возможность вывозить свои спектакли за рубеж, ставить там. У вас есть хороший спонсор или вы умеете наладить дело сами?

- Обычно непосредственно я сам не сталкиваюсь с финансовыми вопросами. Меня приглашает театр, и все решает сам. Только однажды на том же проекте "Отель Европа" я обратился за помощью лично, через свои знакомства, чтобы каким-то образом увеличить затраты на сценографию.

- Вы очень редко работаете в российской провинции, мне вспоминается, пожалуй, только одна ваша работа в Омском "Пятом театре". Какое впечатление на вас произвела провинция, прижился ли там эстет и романтик Иван Поповски?

- У меня остались самые лучшие воспоминания о работе в Омске. И не только воспоминания, а хорошие отношения с "Пятым театром". Там работают очень искренние и преданные делу люди, к тому же очень талантливые. Я ставил там "Царь Емельян Пугачев" по Есенину и Пушкину, мне до сих пор очень дорог этот спектакль. Мы его однажды привозили в Москву, но сыграли не очень удачно, потому что всех подвел я. Нельзя было соглашаться на те условия, на которых нас пригласили - спектакль большой и сложный, и согласиться за сутки смонтировать, порепетировать и сыграть -изначально было обречено. Мы монтировали всю ночь, потом днем репетировали, а за три часа до начала нам было сказано, что по технике безопасности нам надо либо отказаться от существеннейшей части сценографии, что означало поменять весь спектакль, либо ставить сценографию совсем по-другому. Почему это нельзя было сказать до начала монтировки, мне до сих пор непонятно. Я актеров отпустил со сцены без трех минут семь, в надежде, что задержим спектакль хотя бы на пол часа. В три минуты восьмого по трансляции их вызвали на сцену к началу спектакля. Они были совсем не готовы. За кулисами был кошмар, суета и хаос. В таком настрое начали спектакль и только ко второй части как-то пришли в себя. Мне было их очень жалко и жаль, что все так получилось… Я очень хочу поставить что-нибудь еще в "Пятом театре", мы об этом сейчас думаем.

- Почему в родной Македонии вы за пятнадцать лет поставили всего два спектакля?

- На протяжении шести лет они меня звали, но по разным причинам не получалось. В 2001 году мне предложили сделать спектакль, которым торжественно откроется после реставрации амфитеатр Ш века до нашей эры, который в течение 18-ти веков был под землей. Находится он в очень красивом городе Охриде, где очень много церквей и монастырей X - XIII вв. В Охриде также находится первая школа славянской письменности, основанной св.Клименом и св.Наумом - знаменитых учеников Кирилла и Мефодия. В этом спектакле "mACEDOINE - Одисея 2001" играли и македонцы, и турки, и албанцы, причем это все происходило во время войны. Это был очень любопытный опыт. Вторым спектаклем в Македонии стали "Записки сумасшедшего" Гоголя. Мечтаю привести эти спектакли в Москву, а еще "Роберто Зуко", которого делал прошлым летом в Хорватии.

- А какая драматургия особенно привлекает македонцев-театралов?

- Там, как и везде, идет много классики. Но у нас ставится и много современной драматургии, особенно английской. Причем, мне кажется, что некоторым из них довольно трудно прижиться в Москве без потерь, в связи с особенностями английского языка. В переводе на русский некоторые английские выражения звучат очень вульгарно, а на македонском - они адекватны.

- Простите за нескромный вопрос, вы в Македонии также популярны, как и здесь в России?

- Популярен? (Иронический смех). Македония - маленькая страна, всего два миллиона жителей. На Ленинском проспекте и улице Профсоюзной можно поселить всю Македонию! (Смех). Наверное, меня знают, в основном в театральных кругах и конечно, благодаря Москве. Два раза мне на Родине предлагали возглавить театр. Это было четыре года назад, и у меня из-за этого был испорчен отпуск. Я целый месяц думал, может быть, на самом деле возглавить Национальный театр Македонии?! В конце концов, раздумал. Этим летом опять предложили, но я уже не размышлял на эту тему и сразу отказался. Наверное, потому, что в июне состоялась премьера "Туники" в "Мастерской Фоменко", и я опять почувствовал себя дома.

Я остаюсь македонцем, но у меня теперь "дома" - тут и "дома" - там.

- Нет ли планов повезти в Македонию спектакли "Мастерской Фоменко"?

- У меня была задумка предложить в конце года на фестиваль два спектакля "Мастерской", но, наверное, не получится, потому что на этот период в театре запланирован выпуск нового спектакля. Понятно, что премьера важней, и гастроли придется отложить.

- А "Грезы" не повезете?

- Хотелось бы и думаю, что это возможно, но нужно решить проблему с пространством.

- Если бы из вашей жизни исчез театр, это стало бы для вас крахом, трагедией или вы нашли бы себя на другом поприще?

- Наверное, как-нибудь выкрутился бы, но представить себе это трудно. Когда я в третий раз не поступил на режиссерский факультет на просторах бывшей Югославии, мне приходили в голову мысли, чем бы я еще мог заниматься. Но альтернатив было мало: мне нравились философия, психология, журналистика. Хотя учился я в биотехнологической школе.

- Одна из ваших коллег-фоменок жаловалась, что у нее в жизни нет ничего, кроме театра и интересы замыкаются только на нем. У вас также?

- Похоже…

- А что такое для вас театр?

- (Пауза) Я не знаю…Однажды Галя Тюнина ответила на этот вопрос так: "Театр - это л ю д и !" Я смеялся над Галей по поводу этого ответа, хотя это действительно так - театр это люди, которые делают театр по ту и эту сторону рампы - с их душами, чувствами, с любовью.

Вопросы задавал Павел

Шольц сообщил о переговорах между странами по поводу мира на Украине

Шольц сообщил о переговорах между странами по поводу мира на Украине

Разговоры ведутся на уровне советников по безопасности.

Венгрия, забравшая украинских военнопленных, не разрешает им возвращаться на родину

Венгрия, забравшая украинских военнопленных, не разрешает им возвращаться на родину

Будапешт пошел на хитрость, чтобы Россия отдала им украинских военнопленных.

В России прогнозируют резкое подорожание бытовой техники

В России прогнозируют резкое подорожание бытовой техники

На это может повлиять снижение планки беспошлинных онлайн-покупок.

В 2023 году мороженое в России пользовалось особым спросом

В 2023 году мороженое в России пользовалось особым спросом

Это показывает статистика: рост производства поставил рекорд.