"Эдисон триллионов вольт"…

Он был убит 2 февраля 1940 года, не дожив до своего 66-летия ровно неделю. Перед смертью сатрапы дьявола в образе кремлевского горца мучили, унижали, уничтожали больного старика, обвиненного, как водится, во всех смертных грехах. Звали этого человека Всеволод Мейерхольд.

Родился он в обрусевшей немецкой семье владельца винно-водочного завода и был наречен Карлом Казимиром Теодором. Потом, приняв православие, взял другое имя в честь своего любимого писателя Всеволода Гаршина. Был одним из тех, кто первым вступил в труппу созданного К.С. Станиславским Художественного театра. С 1902 года стал работать самостоятельно. Мотался по провинции, возвращался в Москву, больше десяти лет работал в Питере в императорских театрах. Кстати, был первым Треплевым в чеховской "Чайке". Потом была революция, которую он безоговорочно принял и какое-то время даже руководил реперткомом. Эта гидра потом пожрала и его самого, и его детище с несколько самонадеянным названием ГосТИМ - Государственный театр имени Мейерхольда.

Мейерхольд был фигурой исключительной и противоречивой. Пред ним преклонялись, но и ненавидели, им восхищались и завидовали. Его считали гением, но многие называли шарлатаном, любителем дешевых сенсаций и сомнительных экспериментов. К нему стремились многие великие актеры, но оставались с ним немногие. Его имя в 20-е годы не сходило не только с театральных афиш, но со страниц журналов, газет, гремело на модных в те времена диспутах, трепалось в куплетах и фельетонах. Он был "почетным красноармейцем", "почетным моряком", "почетным шахтером" etc. Один из поэтов того времени писал: "Имя Мейерхольд - знамя непрекращающегося восстания на базаре искусства". Остались в истории и такие вирши: "Вперед 20 лет шагай, Мейерхольд. Ты - железобетонный атлет - Эдисон триллионов вольт!" Была даже объявлена подписка на постройку самолета "Мейерхольд".

Исключительной его судьба стала еще и потому, что в истории нашего театра не было другой столь же громадной личности, которая была бы физически уничтожена советской властью! Биографы считают, что дело Мейерхольда в лубянских архивах было на порядок более обширным, чем дела сотен тысяч других граждан. Сухорукий Коба не простил ему яростных высказываний против политики "социалистического реализма". Но самое главное: он не простил ему непокорного духа. Мастер не был укрощен, хотя был раздавлен. За несколько дней до ареста, предчувствуя трагическую развязку, он говорил о "грандиозной сталинской эпохе", подвергал самокритике свои "формалистические выкрутасы". Но это был инстинкт самосохранения: уверен, что в душе Мейерхольд оставался самим собой. Это были уже последние дни великой и трагической жизни человека, имя которого сейчас вошло во все учебники истории страны и ее театра.

Говоря о его режиссуре, один из биографов Мастера писал: "Он всегда обманывал надежды, показывая в своей очередной постановке совсем не то, что от него ожидали. Он принадлежал к тому типу художников-экспериментаторов, которые творят, не задумываясь ни на минуту о том, как примут их создания современники. Он безжалостно разрушал им же самим достигнутое и имевшее успех - разрушал для нового, неведомого и рискованного". А лучшему другу всех актеров нужны были люди предсказуемые, покорные. И отнюдь не те, которых при жизни величали гениями. Поэтому, не сумев подчинить себе талант Мастера, не сломив Мейерхольда морально, Сталин дал своим сатрапам добро на любые издевательства над плотью великого Мастера. Невозможно читать без содроганий о том, какие пытки испытал перед смертью этот несчастный "железобетонный атлет"…

Не давало большевикам покоя имя Мастера и после его гибели. Оно буквально выжигалось из памяти людей: агенты Лубянки изымали из библиотек книги, журналы и даже газетные статьи о нем, пытались даже выкрасть таковые из крупных западных библиотек. Была переиздана "Моя жизнь в искусстве" Станиславского с цензорскими купюрами! Не пощадили даже его жену - актрису Зинаиду Райх: зарезали в их квартире в Брюсовом переулке, потом поселив туда какого-то НКВД-шника. Но память о великом человеке из народа вытравить не удалось. И сейчас во всем мире у него сотни последователей. Его науку преподают во всех уважающих себя российских и зарубежных театральных вузах. В квартире в Брюсовом сейчас существует маленький музей его имени…

Одним из тех, кто всегда был верен памяти великого Мастера, является знаменитый российский режиссер Валерий Фокин, который сегодня руководит двумя "учреждениями культуры", имеющими отношение к Мейерхольду - Питерским Александринским театром и Центром им. Вс. Мейерхольда в Москве.

– Валерий Владимирович, главное детище Вашей жизни названо именем Мейерхольда. Как этот человек вошел в Вашу жизнь?

– Во-первых, еще в Щукинском училище много читал, например, замечательную книгу Рудницкого. Давал нам какие-то практические уроки Варпаховский. Да и наш ректор Борис Захава о Мейерхольде много рассказывал, ведь он же играл у него в "Лесе". Мейерхольд был всегда разный в каждом спектакле. У нас существует мейерхольдовский штамп. Нам кажется, что Мейерхольд – это что-то вздыбленное, конструктивистское, что-то яркое, сумасшедшее, как зеленые парики в "Лесе". Но ведь в Александринском театре до 1917-го года у него в спектаклях были пышные занавесы, потрясающие костюмы. После революции он "раздевает" сцену: никаких кулис, кирпичные стены, железные балки. Он все время открывал новым ключом новые двери.

Есть в нашем театре еще один человек, для которого имя Мейерхольда всегда было свято. Это – известный режиссер Алексей Левинский.

– Алексей, если бы Вам пришлось беседовать с непосвященным о Мейерхольде и его спектаклях, с чего бы Вы начали свой рассказ?

– Не знаю… Своеобразие мастера можно только почувствовать и по каким-то отдельным намекам попытаться что-то вообразить, что-то нарисовать в голове. А насколько это объективно – не имеет значения. То, что сегодня нельзя по видео посмотреть спектакль Мейерхольда, – это счастье. И Мольера – тоже. Театр вообще живет легендами. И вот это дает мощный импульс для жизни театра и для будущего. И наоборот, фактичность его закрывает. И поэтому сейчас никого нельзя назвать продолжателями "дела Мейерхольда" Это их собственные догадки, фантазии на эту тему.

Что ж, давайте и дальше будем фантазировать "на темы" Мейерхольда, догадываться о том, каким он был. А главное – не останавливаться, экспериментировать, рисковать. Как Мастер.