Кинопремьера. Три сестры в "Аду"

"Ад" – очень французский фильм, хотя его снимал не француз, и очень "кеслевский" фильм, полный очевидных аллюзий, символов, неслучайных совпадений и метафор. Однако эта чуть даже наивная метафоричность не делает историю пошлой: скорее она воспринимается как легенда. В центре – история развалившейся семьи с довольно неприглядными скелетами в шкафу: отец (Мики Манойлович), отсидевший за совращение малолетнего и покончивший с собой, предварительно покалечив бывшую жену; жена (Кароль Буке), отлучившая трех дочерей от отца, прикованная к инвалидному креслу, но не жалеющая о содеянном; и дочери, у каждой из которых – большие личные проблемы, которые, как принято у западных психоаналитиков и режиссеров психологических драм, конечно же, напрямую вытекают из этой детской травмы. Одной сестре (Эммануэль Беар) изменяет муж (Жак Гамблен), другая (Мари Жиллен) связалась со своим женатым профессором (Жак Перрен), третья (Карин Виар) просто боится мужчин и прячется за дочерним долгом, ухаживая за параличной матерью.

Сценарист и режиссер прибегают к простому и выигрышному ходу, представляя зрителю эту современную историю как развитие легенды о Медее, которая, чтобы отомстить неверному мужу Ясону, убила их общих детей. История, рассказанная Кеслевским-Песевичем-Тановичем, - современная история; девушки остались живы, но оказались в аду на этом свете. Естественно, это любовный ад: другие современному зрителю неинтересны. Как и в любой легенде, в "Аду" хватает перегибов и гипербол, немного вычурных мизансцен. Вроде сцены, где брошенная мужем старшая сестра стоит в мрачном дворике, заливаемая струями ливня, а камера смотрит на нее сверху. Или сцены, где средняя приходит на кладбище впервые со дня самоубийства отца и обнаруживает вместо памятника пустой участок земли. Или, наконец, эпизода, где полностью вымотанная любовными страданиями героиня равнодушно созерцает, как пчела пытается выбраться из стакана с чаем (в своих интервью Танович поясняет, что эта сцена – аллюзия на аналогичный момент в "Декалоге", дань памяти Кеслевского).

"Ад" оставляет по себе странное впечатление. Он ласкает эстетическое чувство зрителя видами залитого дождем Парижа – "кто сказал, что в аду не бывает дождя?". Он и легендарен, и жизнен, и наивен, и циничен. Очень многие моменты и сюжетные повороты фильма любой зритель, переваливший, по крайней мере, за свой четвертьвековой юбилей, может легко "приложить" к собственной биографии. Когда по экрану, следом за финальной сценой встречи дочерей и матери для "подведения итогов", начинают ползти титры, зрителю хочется поаплодировать. А потом – пойти и выпить пива. Или чего покрепче.