Лир, Король Тувинский

В прошлом году тувинский "Король Лир" был отмечен премиями трёх фестивалей. На Красноярском "Сибирском транзите" он победил как "спектакль с лучшей сценографией". Казанский "Науруз" наградил режиссера-постановщика Алексея Ооржака "За освоение мировой драматургии в национальном театре", а Международный театральный форум "Золотой Витязь" вручил актрисе Сайдаш Монгуш бронзовый диплом "За лучшую роль".

И все же почти невероятно, что обладателем "Золотой маски" станет именно эта этническая версия классического сюжета про коварных старших дочерей, непредусмотрительного отца и любящую младшую дочь. Скупой театральный язык, тувинский текст и специфический юмор, рассчитанный на менталитет "своего" зрителя, ограничивают восприятие спектакля "другими".

Перенося действие из древней Британии в древнюю Туву, Валерий Шульга развешивает над сценой оригинальный парусиновый шатер, трансформирующийся в панаму, купол, пылящую от прикосновений занавесь. В костюмах художник причудливо стилизует национальные пояса, холщовые рубахи и красочные халаты. В прическах маскируются рога.

Облаченные в аутентичные одежды, персонажи движутся, подражая первобытным людям. И эту архаическую линию режиссер продолжает в сценарии, своеобразно, по-восточному переводя Шекспира:

Скука — дочь родная сытости беспечной,

Развлечений новых требует извечно.

И вовсю играет, кто не понимает,

Что не шутят тем, что слезы обещает,

Что конец у шутки узелком завязан,

А у смеха кончик кровушкой обмазан,

Кто людьми играет, горе получает

Тем, что тьму и зверя в душах пробуждает.

"Регаты разрежьте грудь, дабы увидеть, что там, у сердца жестокого", "пусть поразит ее младые кости" — молит богов обманувшийся отец, поднимая вокруг себя плеткой столбы пыли.

Восточные притчи на гортанном тувинском языке звучат зловеще, а вся пьеса предстает подобием национального эпоса: этакий тувинский миф о вожде племени, молящем, изрыгающем проклятия и укоры отце, которому "злая тварь мила пред тварью злейшей".

Король рвет на части свою бумажную корону, взывает к дочерям и вновь устраняется от разговоров, чтобы баюкать любимую куклу. В спектакле помимо актеров участвуют куклы величиной с человеческий рост. Над ними — своими дочерями — король Лир и устроит суд, пока не догадается, что кукла-прокурор подкуплена.

Предательство дочерей Лира удвоено предательством Эдмунда, побочного сына графа Глостера. Братья борются на, видимо, исторически достоверных, невиданной величины мечах, а один из них даже пускается в первобытную (а может, национальную?) пляску, сотрясаясь всеми частями тела.

Восторгаясь этническими подробностями, удивляясь остротам Шута на сцене и ответному смеху в зале, можно лишь очередной раз признать универсальность Шекспира, входящего, как выяснилось, поистине свободно в сакли, чумы и яранги.