Глеб Рар: среди нас в Дахау был племянник Черчилля

NewsInfo: Глеб Александрович, расскажите, пожалуйста, как вы попали в лагерь? Почему вы там оказались?

Глеб Рар: Мы попали в Германию из Прибалтики еще до начала войны, поэтому были в значительно лучшем положении, чем впоследствии рабочие. Были почти приравнены экономически к самим немцам. Мне удалось сдать экзамен на аттестат зрелости и даже поступить в технический институт во время войны. Потом в городе Бреслау я познакомился с русскими эмигрантами из Югославии, Чехословакии, которые были из подпольной организации НТС – Народно-трудового союза (тогда он был еще Национально-трудовой союз). Но никакой особенной деятельности мы развернуть не могли. Встречались, обсуждали положение, что-то такое проектировали, пытались расширить круг своих знакомств, создать политическую организацию. За это нас рано или поздно всех посадили. Довольно поздно уже, между прочим, в июне 44-го года. Посадили сначала в гестаповскую тюрьму, допрашивали, ничего сверхъестественного из нас не выбили. Но то, что это была антинацистская организация, было ясно. Потом из этой гестаповской тюрьмы в Бреслау меня стали посылать то в один концлагерь, то в другой. Эти перемещения происходили из-за того, что, с одной стороны, им нужна была рабочая сила в конце войны – разбирать развалины городов или что-то строить, еще работало военное производство, промышленность. Например, мы в городе Шлибен были на земляных работах. Потом туда заливали бетон. Нас уже там не было. После войны я узнал, что на построенных нами фундаментах быстренько еще успели поставить станки, бараки и производили противотанковые ручные ракеты.

NewsInfo: Когда и как вы попали в Дахау?

Глеб Рар: В Дахау привезли только в самом конце войны. Я был в Бухенвальде. 5 апреля нас погрузили в товарный состав, в вагоны с высокими стенками без крыш, и повезли. Причем, из-за состояния дорог, из-за бомбардировок везли долго. 27 апреля нас доставили в Дахау, поместили в карантинный блок № 26 , там мы ждали, что будет дальше. Уже на следующий день, 28-го числа, началась стрельба вокруг лагеря, а 29-го к шести вечера за оградой лагеря появились первые американцы. Они выключили ток, но из лагеря нас не выпускали, потому что у нас были две инфекции: дизентерия и сыпной тиф. Нас было более 32 тысяч заключенных, нас никуда не выпускали. Не только из-за того, что мы были заразные, но и потому что вокруг лагеря еще шли бои, и мы могли попасть в руки нацистов, которые бы нас сразу прикончили.

Начиная с 30-го апреля, началась новая жизнь в лагере. Был создан международный комитет заключенных, с которым американцы имели дело, отдавали свои распоряжения, указания. Предоставили продовольствие, главным образом, консервы, тушенку, которые были еще в эсэсовской части лагеря, у охраны. Так что с продовольствием стало немножко лучше. Советским представителем этой комиссии был заключенный генерал Михайлов. По-моему, это был чекист, и потом, он, кажется, работал в комитете за возвращение на родину в Москве, если я не ошибаюсь. Он представлял советских заключенных.

Очень скоро, буквально через несколько дней из Парижа на самолете привезли советских офицеров по репатриации, они изолировали советских граждан внутри лагеря Дахау и подготовили их вывоз на родину в кратчайшие сроки. Что их там ждало, мы знаем более-менее. То, что они сидели у нацистов, далеко не всегда помогало им наладить свою судьбу в будущем. Что касается меня, то я лежал в тифу, когда произошло отделение советских. Я не был зарегистрирован в Дахау, потому что мы прибыли из Бухенвальда еще со старыми номерами, нашитыми на наши полосатые халаты. Нас, тех, кто из Бухенвальда прибыл, при репатриационном отборе просто не выловили, мы продолжали лежать.

NewsInfo: Когда вас освободили?

Глеб Рар: Уже в июне меня освободили формально, выдали бумаги, и я отправился разыскивать своих родителей, которые находились на севере Баварии, в маленькой деревне как беженцы. Я их нашел. И дальше уже жизнь пошла по общим эмигрантским дорожкам. Самым сильным впечатлением для меня в первые дни освобождения была наша Пасха, 6 мая, очень поздно. В лагере были заключенные православные священники. Был один русский Дионисий Ильин, около десятка сербов и столько же примерно греков-священников. Ничего приспособленного в лагере не было для богослужения, греки и сербы организовали небольшую службу пасхальную. В бараке, где были заключены католические ксендзы, нам предоставили небольшое помещение, где обычно молились сами католические заключенные, и там была отслужена без облачений, без книг, без каких-то сосудов церковных, просто наизусть пасхальная заутреня. Русского священника уже не было в лагере, его за несколько дней до освобождения вместе с большой партией заключенных вывели из лагеря Дахау и повели на юг, в сторону Альп, думали, что там еще будет сопротивление немецкое, и надо будет иметь запасы рабочей силы для земляных работ.

NewsInfo: Расскажите, пожалуйста, о людях, которые находились с вами в этом лагере и до этого в Бухенвальде. Были ли какие-то интересные личности?

Глеб Рар: Нет, у меня интересных встреч особенно не было, потому что нас гоняли с одной рабочей командировки на другую. Я сидел среди польских офицеров заключенных. Почти что научился по-польски говорить за это время, но никаких знаменитостей среди них не было. Знаменитые, вообще-то, были в Дахау. Например, патриарх сербский Гавриил сидел в специальном бункере, епископ Николай Охрицкий тоже из Сербии. По-моему, были какие-то французские министры, которые не хотели капитулировать; говорят, что был племянник Черчилля где-то среди нас, но только отдельно, не в общих бараках, а в специальном, почетном бункере. Но ни поэтов, ни генералов, ни ученых я в лагере не встречал.

NewsInfo: В канун 60-летия власти Германии и России как-то вспоминают о бывших узниках?

Глеб Рар: Да, в общем. Русские власти к этому отношения не имеют, поскольку я сидел у нацистов, но мне удалось все-таки восстановить свое российское гражданство. У меня российский паспорт. Это было по моему ходатайству мне дано. Что касается немцев, то небольшие компенсации нам выплачивали в самом начале, еще в 46-ом году, а также два года два назад из Фонда компенсации германской промышленности.

Беседовала Анна Бажина