Logo
Курсы валют:
  • Обменный курс USD по ЦБ РФ на 29.03.2024 : 92,2628
  • Обменный курс EUR по ЦБ РФ на 29.03.2024 : 99,7057

В поисках ответа

Другим радостным событием стало приглашение на роль Гаева великолепного питерского артиста Сергея Дрейдена, известного на только истинным театралам, но и любителям кино (“Фонтан”, “Окно в Париж”, “Русский ковчег”). Но главным “виновником торжества”, если исключить Антона Павловича, стал известный и талантливейший режиссер Адольф Шапиро, который накануне премьеры дал интервью корреспонденту Newsinfo.

Адольф Шапиро со стороны производит впечатление человека закрытого и немного мрачноватого. Но при ближайшем знакомстве это заблуждение рассеивается: на самом деле Адольф Яковлевич абсолютно откровенен, чрезвычайно внимателен и толерантен к собеседнику и, как показалось интервьюеру, мягок и раним. Впрочем, это не мешает ему, по его же словам, на репетициях мучить себя и других “участников процесса”. А процесс этот всегда труден и скрупулезен. Ученик Марии Кнебель, Шапиро не из тех режиссеров, что стремятся эпатировать публику сногсшибательными трактовками или умопомрачительными сценическими трюками. В его спектаклях Треплев никогда не будет похож на панка, а Елена Андреевна – на пациентку сумасшедшего дома. Шапиро – режиссер-мыслитель, а не “демонстратор”. Ему важнее вместе со зрителем “дойти до самой сути”, чем выказать своё умение и богатую фантазию. Его спектакли всегда исключительно интеллигентны, отточены по стилю и на редкость деликатны по отношению к авторам. Однако при этом они часто открывают в, казалось бы, изученных вдоль и поперек произведениях нечто такое, о чем ты раньше и не подозревал. Так было и с его легендарными спектаклями в Рижском ТЮЗе, и с горьковскими пьесами в “Табакерке”, и с мхатовскими работами. Для Шапиро основой основ всегда был драматург, поэтому, наверное, в его режиссерском багаже - практически только классика: от Островского до Брехта. А своего любимого Чехова он готов ставить всегда и везде. “Вишневый сад” он однажды поставил… в Никарагуа.

Иногда Адольфу Яковлевичу становится как будто тесно в рамках своей основной профессии, и тогда он начинает осваивать смежные: пишет книги, снимает кино. В Риме на европейском фестивале “Театр на экране” Шапиро получил Гран-при и Золотую медаль за фильм “Изобретение вальса” по В. Набокову. Написал книги - “Антр-Акт” и “Как закрывался занавес”. Вторая посвящена одной из самых трагических страниц в жизни Шапиро, да и всей театральной Латвии – преступному закрытию Рижского ТЮЗа. В № 7 “Дружбы народов” за этот год вышла глава о Чехове из его новой книги, у которой пока нет названия.

К своему недавнему “некруглому” юбилею режиссер сделал себе и своим зрителям подарок: поставил “Вишневый сад” во МХАТе им. А.П. Чехова. Задумывая эту работу, он, сам того не ведая, впервые в жизни совершил мощный “пиаровский ход”: пригласил на роль Раневской кинозвезду Ренату Литвинову. Но Шапиро ни тогда, ни сейчас ни о каком пиаре не думал: он просто увидел Ренату по ТВ и “заболел” ею… Спектакль еще не прошел серьезную проверку на зрителе: его всего пару раз сыграли в прошлом сезоне, поэтому вся его нелегкая жизнь впереди. Нелегкая – потому что он сразу вызвал массу самых разноречивых откликов и зрителей, и критиков, и коллег режиссера. Поводом для встречи с Адольфом Шапиро стала именно эта премьера, но беседа вышла далеко за пределы “Вишневого сада”.

Адольф Яковлевич, не задавали ли вы сами себе вопрос: зачем вот уже сорок с лишим лет вы занимаетесь театром вообще и режиссурой?

Вопрос из разряда “первых”, как говорил Толстой. На такие полезно отвечать. Ведь с годами уже непонятно, кто кого вертит: белка колесо или колесо белку?.. Театр многолик. Поэтому, занимаясь им, надо неустанно спрашивать себя: а чем ты, собственно говоря, занимаешься? Неважно, что последнего ответа не найти. (Мало того, - вздумаешь, что нашёл его, тут-то бег и закончится, финиш.) Важно находиться в поиске ответа. По-моему, предназначение театра – выводить людей из состояния душевной статики. Из того душевного комфорта, к которому мы все так стремимся. Не хочу преувеличивать воспитательное значение сцены, но и преуменьшать негоже. Она способна вырвать человека из повседневной маеты. Дать каждому шанс, хотя бы на несколько часов, отрешиться от суеты. Взглянуть со стороны на жизнь, на людей, на себя…

А сам театр никогда не превращался для вас в маету?

Иногда подумаешь, что жизнь прошла в репетициях – и сразу становится неуютно. Но если принимать театр не как место развлечения, а, ещё, простите, как способ познания мира, то вроде бы ничего... Ради этого интереса можно перетерпеть гримасы “закулисья”, которые ведь тоже -часть мира. Впрочем, я, кажется, не вполне театральный человек. Удивляюсь тем, кто легко и весело существует в театре. А я, репетируя, мучаю себя и других. Похоже на крест, который несёшь, а бросить нельзя – всё лишится смысла. Всевластие режиссёра – выдумка непосвящённых. На деле, зависишь от настроения актеров, от сроков, от административных, технических вещей и т.д. Вот пишешь книгу, подписываешься за себя, а здесь – за всех, кто рядом, и даже против тебя. Но это не повод для жалоб. В конце концов, что такое жизнь, как не система зависимостей? Совершенно свободен только безумный. Чем больше человек зависим от разных факторов, тем его жизнь богаче и разнообразнее. В этом смысле режиссура - из счастливых профессий.

Вы сказали о кресте, и невольно вспомнились слова героини одной из пьес любимого вами Чехова. Я боюсь разбередить старые раны, но ведь у вас отнимали этот крест. Когда-то в Риге у вас отобрали театр…

Я проработал в нём 30 лет. Там были мои ученики и актёры, которые меня хорошо понимали. Вместе мы кое-что сделали, чтобы наши спектакли запомнились тем, кто их видел. В результате в 1992 году новое латвийское министерство культуры закрыло театр. Всё это мною описано в книге «Как закрывался занавес», и возвращаться не стоит. К чему? Разве чтор в назидание другим? Но чужой опыт, как известно, ничему не учит. К тому же, скажут, это не про нас, у нас такого произойти не могло. Ну, хорошо, не театр так старинная усадьба, изуродованная площадь в центре столицы... В период общественных сдвигов быть бы предельно внимательными. Слишком многих веселит разгулявшаяся стихия. Радуются ей, как дети при виде бурного потока, и бросаются в него сломя голову. Между тем, вместе с нечистотами поток смывает и сады, и растения, и жилища. В такую пору важно сохранить то, что достойно сохранения. Не тут-то было. Уничтожение театра – преступление, не имеющее срока давности. Во всяком случае, я не прощу никогда. Потому что для меня, как и для моих друзей, Рижский Молодёжный театр был главным делом жизни. Ныне те, кто по велению тогдашнего момента, закрывал нас, как и можно было ожидать, пребывают на пятых-десятых ролях. Бережно храню официальное письмо от нового министра культуры Латвии, в котором он приносит извинения за «ошибку» прежнего министра (по иронии судьбы его долго величали «маэстро», благодаря написанной им песенке). «Маэстро» и прикрыл театр. Теперь другая музыка. Меня приглашают на постановки в Латвию, звонят, пишут. В Риге осталось много дорогих сердцу людей, но поднять себя трудно. Слишком большой груз за плечами...

Говорят, все, что ни делается – к лучшему. С этой печальной истории, начался новый этап в вашей жизни: вы приехали в Москву…

Не знаю, к лучшему ли. Но все, что ни делается, то делается. Я ведь ставил спектакли в Москве еще тогда, когда работал Риге. Олег Ефремов приглашал во МХАТ. И в театре Вахтангова работал. Да и в других странах тоже. Но никогда бы не бросил свой театр, если бы не история, о которой вы вспомнили.

Часто бывает, что Москва не принимает чужаков, относится к ним настороженно. А вас как-то сразу с радостью приняли...

В моей судьбе живое участие приняли и Олег Ефремов, и Михаил Ульянов, и Олег Табаков, и Марк Захаров, за что я им очень благодарен. И бесконечно много для меня сделал Анатолий Васильев. В самый трудный момент он протянул дружескую руку. Так я стал москвичом. Но порой всё же чувствую себя рижским режиссёром, работающим в Москве.

Вы, судя по всему, ненасытны, как творческий человек. Ставили самых разнообразных авторов: Чехова, Горького, Булгакова, Брехта. Не удивлюсь, если скоро возникнут Ионеско или Беккет…

Вполне возможно. Это было бы славно. А что до ненасытности, то полярные явления в искусстве гораздо ближе друг к другу, чем кажется на первый взгляд. Заниматься ими интересно еще и потому, что происходит своеобразное обогащение. Мои любимые авторы - Чехов и Брехт - вроде бы антиподы по художественной манере, да и по отношению ко всему сущему. Но, представьте себе, ставя Брехта, не лишним оказывается то, что приобрёл в работе над чеховскими пьесами. И, в тоже время, при постановке Чехова не стоит забывать: потом был Брехт. Этого не объяснишь на скорую руку, просто вспомним: северный и южный полюсы расположены на одном шарике. Взгляд с одной точки ограничивает обзор, не даёт возможности охватить всю панораму. Обращение к, казалось бы, полярным по эстетике драматургам дарит радость ощущения многообразия и многоцветности мира .

Но между Чеховым и Брехтом у вас как-то “втиснулся” Горький. Ваши “Последние” и “На дне” появились в “Табакерке” в самые “отвязные” годы эйфории, когда “старый мир” сметался напрочь…

Есть два типа театра. Один, - стремится отразить происходящее на улице. Он всегда готов «задрав штаны бежать за комсомолом». Другой – не желает бежать ноздря в ноздрю с быстроменяющимся настроением населения. Живёт по своему разумению, предлагая зрителям, собственное понимание времени, нисколько не смущаясь тем, что оно может расходиться с мнением большинства. Такой театр мне симпатичнее. Вот почему я ставил Алексея Максимовича Горького в те, как вы сказали, «отвязные» годы. Горький – это драматург без дураков! Особенно хороши его первые произведения для сцены. “На дне” - одна из лучших пьес, написанных в прошлом веке. Меня интересует не то, что думают или говорят об авторе, а созданное им. Впрочем, поди, разберись. Крупная личность, оставившая по себе яркий след на земле, часто становится предметом политической, идеологической и всякой прочей борьбы. И часто, к сожалению, сами художники дают к этому повод. Горький – не исключение. Что поделаешь? Старость чревата тем, что человек становится пародией на самого себя. Но это другая тема. А театр всегда находится в достаточно непростых, даже капризных отношениях с историей, с людьми. Когда им хорошо, тогда и театр не очень нужен. Когда же похуже, испытывают в нём потребность. Во всяком случае, в России так. Где ещё его сравнивали с кафедрой, университетом?

А в Латвии он тоже был таковым?

Без сомнения. Возможно, даже в большей мере. И тому две причины. Первая – пусть сегодня кто-то и не хочет этого признавать - он развивался под несомненным влиянием русского театра (как, впрочем, и литература, и живопись и другие искусства). Вторая – очень существенная – латышский театр во многом способствовал росту национального самосознания. Ведь долгие годы он был местом, где звучала исключительно родная речь – и на сцене и в фойе. В определённых условиях этот факт трудно переоценить.

Вернемся к вашим драматургическим пристрастиям. Когда вы берёте пьесу, то ставите ли перед собой задачу открыть в ней что-то новое?

Нет, никогда! Это приходит само, или не приходит, но ставить такую цель бессмысленно. Всё равно, что провозгласить: я буду новатором. Так не бывает. Заявляй, сколько хочешь. Новаторство возникает как результат решения каких-то конкретных сложных задач. Когда находится самое яркое, простое, неожиданное, творческое их решение.

А бывает ли так, что в результате работы над пьесой вы вдруг понимаете, что сами для себя что-то в ней открыли?

Если бы этого не было, какой смысл репетировать? Самая большая радость, когда в процессе работы узнаешь о пьесе, казалось бы, до буквы знакомой, что-то такое, о чем и не подозревал. Однажды Анатолий Эфрос сказал мне: «Хорошо бы всю жизнь ставить одну пьесу». По молодости лет, я его не понял, теперь же, кажется, догадываюсь, что стояло за этими словами. “Вишнёвый сад” во МХАТе – моё четвертое обращение к великой пьесе. Ставил её на русском, эстонском, испанском языках. И каждый раз удивляюсь многозначности заключённого в ней смысла. Я бы сказал, это таинственный текст. Отсюда такая много вариантность его прочтения. «Поезд... станция... Круазе в середину, белого дуплетом в угол...» - произносит бильярдист Гаев, оставшись наедине с сестрой перед тем, как проститься с домом. Белого в угол... Раньше я как-то не замечал, что шар того самого цвета, который ассоциируется с образом сада. Оказывается он, белый цвет, таким грустным образом возвращается в финале. Или вот: до конца никогда не понимал - зачем Чехов вводит «знаменитый еврейский оркестр» в третьем акте? Лишь сейчас расслышал, что в ответ на первое упоминание об оркестре Раневская удивляется: «Он ещё существует?» Ну, конечно, так усиливается тема исчезающей, уходящей в небытие жизни. Пьесы Чехова нельзя, как говорят в театре, “отставить”. То есть, закрыть тему. Это скороспелые драматургические опусы быстро исчезают со сцены по мере потери ими злободневности. Великие пьесы потому и вечны, что дарят нам вечные загадки. На них нет однозначного ответа.

Как вы считаете, то, что до сих пор в театре ставят чеховские пьесы – это свидетельство их современности или просто дань его величию?

Величие как раз в их созвучности проблемам, в плену которых мы, и не только мы, пребываем. Вот отчего эти пьесы играют всюду, - от Японии до Аргентины. Что-то дикое, варварское есть во вспыхнувших в последнее время пересудах - сколько можно ставить Чехова, надоел, надо отдохнуть от его пьес и т.д. Не представляю, чтобы в Англии, разгорелась полемика о том, надо или не надо ставить Шекспира, что “Гамлет” надоел. Всё просто: люди уважают себя и свою культуру. Не так уж много у нас вещей, которыми можем гордиться, чтобы отказаться от пьес Чехова.

Кстати, о дискуссиях. Ваш “Вишневый сад” вызвал самые разноречивые толки и у зрителей, и у критиков. По-моему, так было со всеми вашими спектаклями. Это вас радует, тревожит или оставляет равнодушным?

Вопрос актуальный. Особенно в связи с «Вишнёвым садом». Я ведь, знаете, читаю газеты, слушаю радио... Важно ли что пишут? Ну, вообще-то занятно знать, что вокруг творится. Сейчас время не статей, а заголовков. (Поэтому, если будете печатать эту беседу, – не ищите броского заголовка, просто «разговор с...) Вдумчивый отзыв – исключение. Это тревожит. А радует то, что спектакль не прошёл незаметно – разозлил, удивил, разочаровал, возмутил, обрадовал. Короче, так или иначе, задел. Равнодушным оставляют статьи, из которых явствует, что критик не прочитал спектакль, не вгляделся, не удосужился разгадать мои намерения. Он делится галлюцинациями, возникшими у него в темноте зрительного зала. Изложить собственные фантазии можно, не утруждая себя походом в театр, не правда ли? Такая критика меня задеть не может, поскольку не касается того, что я делаю. Когда вижу, что пишущий понимает законы, по которым поставлен спектакль, то готов к самому строгому суду. Но только в этом случае. А вообще-то литература о театре исчезает. Всё больше –репортёрство. Для остроты приправленное изрядной долей хамства по отношению к тем, кто создаёт спектакли. К подобным опусам не испытываю никаких чувств. Нет - вру - по прочтении появляется лёгкое раздражение, но наутро оно улетучивается.

Вас упрекали не только за трактовку, но и за необычное распределение ролей. Как вы догадались предложить роль Раневской такой необычной личности, как Рената Литвинова?

Прошлой осенью Олег Табаков позвонил в Америку, где я работал, с предложением о “Вишневом саде”. Как совладать с искушением? Но при этом сказал, что не вижу в близком окружении актрису на Раневскую. Он согласился с тем, что надо искать. Даже предложил объявить конкурс. Как-то уже дома в Москве ночью включил телевизор - «Стиль от Литвиновой». Хорошо, что по привычке, не сразу переключил канал. Лицо заворожило. Не похоже на другие телелица. Через пару минут буквально вскрикнул: «Вот Раневская!» Привлекла пластика, очаровательная дурашливость, с какой Рената вела передачу. А ещё ясно стало: она очень умна, поскольку ничего не делает, чтобы такой выглядеть. Радуется чепухе, слегка дурачит нас, но от этого легко и весело становится. Рената создала актёрскую маску, а это, ох, какое сложное дело. Тут что-то похожее на искусство примитивистов. В живописи оно давно получило признание, а в театре - явление редкое (не путать с примитивностью). Я сразу же решил разыскать Литвинову, с которой до того не был знаком.

Были ли в работе с ней трудности?

Легко отдыхать, а без трудностей, что за работа? Разумеется, были. Но отношение Ренаты к работе действовало на меня благотворно. У неё самобытное мышление, не запылённое хрестоматийностью, и она лишена докучливых сценических штампов. Это помогало избегать опробованных решений. Тех, что в избытке накопились и в исполнительской традиции, и у меня. Вы можете спросить – откуда взяться штампам, если она впервые вышла на сцену? Но штампы – не обязательно то, что лично освоено. Это общее представление о том, как надо, как правильно. Оно проникает в нас подчас помимо воли. А известный текст в устах Литвиновой звучит свежо, будто впервые вымолвленный, её реакции полны своеобразия. Начинаю думать, что опыт настолько же помогает актёру, насколько и мешает.

Тем не менее, на Гаева вы пригласили опытного Сергея Дрейдена!

Он не опытный, а талантливый. Этот артист так выстроил свою жизнь в театре, что мишура закулисного мирка на нём не сказалась. Он подвижен, гибок, сохранил вкус к пробе, азарт и высоту помыслов. Порой, кажется, что он только недавно вышел на сцену. С ним не бывает скучно. У меня остались замечательные воспоминания от репетиций с ним в в питерском БДТ, где он сыграл Несчасливцева в «Лесе» Островского. Так вот, озаботясь тем, кто бы мог быть братом такой Раневской, как Литвинова, сразу подумал о Сергее. О его выразительных руках, редкому свойству быть эксцентричным и интеллектуальным, смешным и грустным, мудрым и чудаковатым. Часто брата и сестру в «В Саде» на сцене ничто не роднит. Мне показалось, что Литвинова и Дрейден составят пару близких по природе, по духу натур. И в этом не ошибся.

Дрейден – известный импровизатор. Вы приветствуете это актерское качество или считаете, что спектакль должен идти, “как часы”?

Импровизацией часто считают отклонение актёра от выверенного рисунка роли. До чего же катастрофичны для спектакля бывают такие полёты в никуда. Мне претят подобные импровизации. Другое дело – импровизационное самочувствие актёра на сцене. Оно – суть творческого состояния артиста в роли. Строгое следование предложенной режиссёром или совместно с ним сочинённой партитуре, в сочетании с лёгкостью импровизационного самочувствия – это лакомство для гурманов. Сравнение движения спектакля с часами понятно, но бездушно, что ли. Он должен быть подобен живой клетке, в которой, как известно, есть ядро и протоплазма. Когда спектакль состоит из одних “ядер”, получается мертвец, имитирующий энергию. Когда - из одной протоплазмы – мертвец, уже ни на что не претендующий. В спектакле должно быть обязательное и не обязательное. Должна быть жесткая и нежная конструкция. Жесткая и нежная – не оговорка. Режиссура – искусство соединения несоединимого

В финале – вечный вопрос о прагматизме и идеализме. Как режиссер и как человек вы на стороне Гаева и Раневской, то есть, “уходящей натуры” или на стороне прагматичного Лопахина?

Я всегда на стороне тех, кого притесняют, выселяют, обижают. В час беды не время рассуждать на тему, какова вина человека в обрушившемся на него несчастье. Ставя пьесу впервые, думал иначе. Был молод и жесток. Принимал на веру изречение - «человечество, смеясь, расстаётся со своим прошлым». Однако опыт потерь, и наблюдений последних десятилетий заставил убедиться - оно, это изречение - эффектно, но не глубоко. Какой смех? У каждого свой «конец века», но когда он совпадает с концом века, прожитого человечеством, внутренняя драма отдельной личности обретает особый масштаб. В неразрешимой ситуации, в которой очутились хозяева сада, они принимают по своему прагматичное решение – уйти, но не продать то, что бесценно. А деловой Лопахин как раз опасно романтичен, уповая на свои возможности преобразовать мир. Он и сам это ощущает, но остановиться не может. Драматическая фигура.

Удалось ли вам реализовать все, что вы задумывали, начиная работу?

Это не удается никогда. Поэтому и продолжаю ставить спектакли. А если когда-либо удастся, можно будет сказать: “Все, с театром баста, приехал, финиш!”

То есть, если бы вам снова предложили ставить “Вишневый сад”…

… я бы с удовольствием приступил прямо завтра!

Павел Подкладов

Южнокорейская газета извинилась за оскорбительную карикатуру про теракт в "Крокусе"

Южнокорейское новостное издание The Korea Herald опубликовало на страницах одного из номеров карикатуру на теракт в "Крокус Сити Холле".

Российский посол в США прокомментировал отказ американских властей сотрудничать с РФ в борьбе с терроризмом

Российский посол в США прокомментировал отказ американских властей сотрудничать с РФ в борьбе с терроризмом

Американские власти отказались сотрудничать с Россией в борьбе с мировым терроризмом. Об этом сообщил российский посол в США Анатолий Антонов. Он заявил, что Россия никогда не бегала за США и не выпрашивала никаких подачек.

Срочников не будут привлекать к боевым действиям в зоне СВО, заверил Бурдинский

Срочников не будут привлекать к боевым действиям в зоне СВО, заверил Бурдинский

Начальник Главного организационно-мобилизационного управления Генштаба ВС РФ Евгений Бурдинский заявил, что срок службы по призыву остаётся прежним - он составляет один год. Бурдинский подчеркнул, что призывников или людей, подлежащих призыву, не будут отправлять в зону боевых действий и привлекать к участию в СВО.

Экспорт овощей из России вырос почти в два раза

Экспорт овощей из России вырос почти в два раза

Импорт, в противоположность этому, сократился.