Как народный артист рыдал навзрыд или кое-что из жизни гения

Думаю, что ни среди специалистов, ни среди простых зрителей не найдется такого, кто оспорил бы название этой заметки применительно к Боровскому. Потому что он неповторим. Он уникален. Он - один из немногих, кто способен создать зримый образ спектакля и наравне с режиссером быть его автором. Так было всегда: и в Киеве, где он начал свою работу в театрах в 15 лет, так было в легендарном Театре на Таганке, так происходит и сейчас. В театроведческих статьях и книгах написано, что творчество Давида Боровского во многом повернуло развитие российской сценографии второй половины XX века, обновило ее язык, помогло возвращению на сцену открытий Мейерхольда.

Когда-то Юрий Любимов увидел эскизы Боровского к спектаклю и тотчас же пригласил его к себе на Таганку. С тех пор более 30 лет Боровский проработал главным художником этого театра. Здесь художник поставил с Ю.П. Любимовым свыше 20 спектаклей. По существу он стал соавтором таких известных постановок Таганки, как "Обмен", "Товарищ, верь...", "Живой", "Мать", "Зори здесь тихие...", "Гамлет", "Дом на набережной", "Высоцкий" и др. Последняя по времени работа - спектакль "Шарашка" (по роману А. Солженицына "В круге первом"). Вместе с Любимовым Боровский ставил спектакли и на многих драматических и оперных сценах Европы.

Наш читатель спросит, чем же так примечателен художник Давид Боровский? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, понадобились бы сотни страниц. Но если быть кратким, то главным в творчестве этого художника является уникальное соединение острейшей условности с пронзительной жизненной правдой. У Боровского условность и правда всегда были соединены в одно целое. Как правило, он сочиняет спектакль из очень немногих и очень простых элементов. Любит вводить реальные бытовые вещи из реальной жизни, знакомые каждому зрителю и вызывающие глубоко личные воспоминания. Так было и в "Зорях", так было и в "Гамлете", так было и в недавнем "Вишневом саде" во МХАТе…

Автор этих строк мог бы долго говорить о Давиде Боровском. Но после недолгих колебаний решил, что говорить о великом художнике должен человек, равный ему по таланту. Таким является замечательный ученый-театровед Алексей Бартошевич, который любезно согласился сказать несколько слов о юбиляре.

- Когда приходишь на выставки сценографии, то любуешься эскизами и макетами художников. Но потом на сцене они очень много теряют. Потому что художники пытаются создать красивую, живописную театральную картину. У Боровского не так. Он - сценограф с режиссерским мышлением. Боровский мыслит категориями динамики и пространства. Он создает трехмерный театральный мир. Мир, полный движения и динамики. Он работал во многих театрах и со многими режиссерами и в России, и за рубежом. И все-таки, вершина его искусства - это великие спектакли, созданные им в 60-е и 70-е годы с Юрием Любимовым. Я не могу забыть "Зори здесь тихие" - спектакль, который был поставлен к 30-летию начала войны. В нем с огромной силой открылось драматическое и человеческое содержание войны. И в очень большой степени это - Боровский. Он часто строит свои декорации из самых простых материалов. И здесь тоже нашел очень простую вещь: деревянные борта старого военного грузовика. И эти доски из "Зорей" до сих пор забыть невозможно. Они превращались то в болотную гать, по которой шли солдаты, то в деревья, то в баньку, в которой мылись эти несчастные, обреченные на смерть девчонки. И в конце спектакля эти самые обычные, крашенные защитным цветом доски превращались в деревья и вдруг начинали "танцевать" по тихую музыку… Я помню, как один старый мхатовец никак не хотел идти на Таганку, дескать, они там занимаются формалистическим трюками, отреклись от русского психологического театра. Но однажды его затащили на "Зори". И когда эти деревья-доски начали танцевать, он вдруг громко заревел, заплакал навзрыд вместе со всем залом. Это были сладкие театральные слезы, слезы счастья, которые мы редко льем в театре. И Боровский много раз дарил нам такие минуты. Я уж не говорю о "Гамлете", в котором именно он придумал тот великий занавес. Эта вязаная ткань стала образом трагических сил бытия, образом смерти, образ страшного чудовища, которому были доступны все углы сцены. Этот странно устроенный занавес двигался по сцене во всех направлениях и сметал и правых и виноватых. Подсвеченный, он казался то гигантской паутиной, то каким-то неведомым зверем, то стеной из земли. Это и было воплощением гамлетовских непреодолимых сил судьбы. Этот плетеный занавес оживал и он, вместе с Высоцким, разумеется, символизировал самый смысл великой пьесы. И это было одно из самых сильных, самых могущественных театральных впечатлений. Вот эта театральность Боровского, его режиссерское мышление, способность его видеть сценографическое полотно не как прекрасную картинку, но как суть и нерв спектакля, делают его выдающимся, великим художником, который в сущности возродил традиции мейерхольдовской сценографии и динамики. Боровский - одна из самых крупных фигур в мировом театре ХХ века и дай Бог ему здоровья и удачи.

Принято считать, что в 70 лет человек уже не может достичь прежних вершин в творчестве. Но Боровский продолжает успешно работать и в питерском Малом драматическом театре, и во МХАТе. Как вы считаете, равны ли последние его работы тем, легендарным спектаклям на Таганке?

С точки зрения сценографии - равны. Эти спектакли не все равновелики по режиссерскому качеству (я не говорю, конечно, о великих спектаклях Додина). Но Боровский в этих спектаклях делает все возможное, как замечательный художник.

Вы сами сказали, что Боровский определял концепцию спектакля. Не было ли у того же Юрия Любимова ревности к нему?

Уверен, что не было. У них был настоящий союз. Я говорил, что образ "Гамлета" создал Боровский, но концепцию спектакля придумали они вместе. Так же было и в "Доме на набережной", где лифтовые клетки имели также образ тюрьмы. Мы - восторженные зрители Таганки - воспринимали Боровского и Любимова, как единое целое. Как союз единомышленников театральных людей и просто личностей.

Павел Подкладов