Ах, каким был живым он…

Популярность его была поистине невероятной. В театре Сатиры до сих пор вспоминают случай, когда две отчаянные девчонки спрятались на галерее после спектакля, и, когда все ушли, отыскали стремянку и сняли со стены портрет своего кумира. Выйти из театра возможности не было, и они заночевали на той же галерее. Обнаружил их бдительный пожарный, делавший обход. Наутро после разбора дела дирекция решила не отдавать похитительниц в милицию. Уж очень всех тронула их безответная любовь…

Невероятна и посмертная слава Андрея Александровича. За 17 лет, прошедшие со дня его смерти, мне приходилось встречаться со многими его друзьями, коллегами и просто знакомыми. Не было случая, чтобы, говоря о совершенно иных проблемах, мы не коснулись бы памяти Миронова. Может быть, это происходило потому, что мне осознанно или нет, хотелось хотя бы опосредованно прикоснуться к великому актеру, почувствовать его дыхание.

Только актер может понять, как тяжело дается сценическая легкость. Андрей Александрович был не просто пластически легок и даже воздушен. У него была "летучая душа". Иногда казалось, что ему ничего не стоит воспарить над залом, как это часто бывает с каждым из нас в снах. Он мог быть одновременно стремительным и нежным, легкомысленным и печальным, строгим и ветреным. Но каких адских трудов это стоило! Особенно в те дни, когда страшная болезнь пыталась его одолеть. Приходя на репетиции своей студии в репзал театра Сатиры, я иногда сталкивался с Андреем Александровичем. Порой до спектакля на него нельзя было смотреть без содрогания. Какая магия помогала ему через час-другой выпархивать на сцену и нестись в водовороте пьесы, это до сих пор не постижимо! И только в ужасном 87-м в Риге она его достала, эта болезнь. За несколько минут до финала, не допев веселый куплет, артист пошатнулся и упал на руки подоспевшего друга - Александра Ширвиндта. Как писал ныне тоже ушедший Григорий Горин: "Публика, не поняв случившегося, зааплодировала. Это были последние аплодисменты, которые, я надеюсь, он еще слышал…"

У многих в памяти он остался веселым, неунывающим, роковым Бендером. Другие до сих пор ухохатываются его "афоризмам" из "Брильянтовой руки". Третьи нет-нет, да начинают напевать "А бабочка крылышками - бяк-бяк-бяк-бяк…" Сколько людей, столько разных "мироновых". На то и посылается свыше актерский талант, чтобы человек проживал за свою жизнь десятки чужих. Может быть, за это Господь и не жалует, забирает так рано самых лучших… Не нам судить. У меня в сердце образ Миронова навсегда будет связан с его лучшей ролью в кино - в германовском "Иване Лапшине". Да простят меня его друзья, но не рассмотреть в глазах его Ханина страшную обреченность самого Миронова мог только слепец. Впрочем, если б даже рассмотрели, что бы можно было поделать, чем помочь, как спасти?!

В театр народ на него валил валом. Но хотел видеть "Фигаро", "Маленькие комедии", "Клопа", "Ревизора", веселенькие обозрения. А в Андрее уже забродил великий трагик, или, вернее сказать, "трагикомик". (Хотя такого амплуа никогда на театре не было). Истинный театрал до сих пор не может забыть великий захаровский спектакль "Доходное место", в котором центральную роль Жадова играл Миронов. Можно процитировать сотни статей об этом спектакле. Но известно, что "мысль изреченная есть ложь". Поэтому пусть этот шедевр Захарова-Миронова останется в памяти легендой…

Трагичным был его Чацкий. Мощным и страшным Мекки-Нож. Единственный спектакль сыграл он в своем театре на малой сцене. Это был чеховский "Вишневый сад". Утонченный интеллигент Миронов играл купца Лопахина. Его тоже не забыть. И не повторить. На другой малой сцене - в театре на Малой Бронной - он сыграл печального Дон Жуана в пьесе Радзинского, которую поставил великий Эфрос. Плучек был замечательным режиссером, но только в случае с Эфросом Миронов впервые после Захарова нашел творческого руководителя, конгениального его таланту. И это случилось почти в 40 лет!

Миронова, судя по всему, мучила постоянная зависимость актерской профессии. И он пробовал, искал себя в режиссуре. Воспитанный на захаровском Островском, он берется за "Бешеные деньги". И побеждает! Он сыграл в своем спектакле Савву Василькова, про которого критика писала так: "Он резок, неотесан, даже хамоват и груб, он и в непривычной для него среде все равно пойдет напролом, как танк, потому что он сильнее всех этих безмятежно алчных, разлагающихся на глазах дворян…" Мог ли таким себе представить любимого актера завзятый театрал?! Судя по всему, Миронову было подвластно если не все, то очень многое. За пять месяцев до смерти Андрей Александрович поставил "Тени" Салтыкова-Щедрина - острый, горький и едкий спектакль о нарождающемся времени, которое сейчас вступило в пору своего "отрочества". Наверное, своей чуткой душой он предчувствовал, во что все это выльется…

Автор этих строк намеренно не стал вспоминать всеми любимые киношные роли Андрея Миронова, поскольку каждый читатель, наверное, о них мог бы рассказать больше и лучше. Я попытался поведать о том, что мне ближе…Простите, если это выглядело не очень весело. Потому что день рождения Миронова - это праздник со слезами на глазах. И закончу тоже печальными стихами Роберта Рождественского "Памяти Андрея Миронова":

"Ах, каким был живым он!

Каким молодым!

Как легко

снизошел он со сцены в молву.

Так ушел,

будто славы мерцающий дым

тихо обнял его

и унес

в синеву…"

Павел Подкладов