МЫ и КУЛЬТУРА: Оля Субботина и Маша Голубкина – девушки с непростыми характерами.

Трудно сказать, чем взял за живое этот спектакль. То ли паутиной загадочного и, вместе с тем, незамысловатого сюжета и непоседливостью трогательных персонажей пьесы Ксении Драгунской. То ли уверенным, но при этом бережным режиссерским почерком Ольги Субботиной, которая умно и лукаво ведет своих героев по узкой тропинке, отделяющей фантазии от реальности, мудро и иронично балансируя между трагедией и фарсом. А может быть, лаконичностью сценографического решения Насти Чернышевой, которая сотворила этот сумбурный мирок из развешенных по сцене телефонных трубок с оборванными проводами, расставленных там и сям банок с соленьями-вареньями и нарядила главную героиню в мужские модные трусы. Но главным открытием спектакля стала Маша Голубкина. Под каким спудом прятала она свои пронзительные глаза, по каким съемочным площадкам путешествовала все эти годы, обделяя сцену, себя и зрителя?! Остается только удивляться, из каких глубин своей души вытащила эта внешне благополучная, сдержанная и неулыбчивая женщина печаль и боль своей Анны, ее открытое, но надорванное сердце, иронию и надежду. Об этом и о многом другом героини сегодняшней публикации говорили между двумя репетициями своего чУдного и чуднОго спектакля с обозревателем Newsinfo Павлом Подкладовым.

Павел Подкладов: - Как задумывался этот спектакль, и вообще, как вы «шли» друг к другу?

Ольга Субботина: - Эту пьесу я хотела поставить очень давно. Мне нравится все, что делает Драгунская, я не первый раз ставлю ее тексты. Например, спектакль «Ощущение бороды». Я надеюсь, многие уже видели или слышали о нем. Мы с Драгунской удивительно «совпали». Видимо, потому что она – молодая, симпатичная женщина, и Маша тоже молодая и очень симпатичная…

Мария Голубкина: – И Оля, опять же, – молодая, симпатичная женщина. (Смех).

О.С. - Вот похвалили друг друга. Мы, кстати, это обычно делаем. Однако, о Драгунской. Я считаю, что из всех пишущих авторов-женщин только Ксения обладает таким светлым, позитивным, и, вместе с тем, очень тонким и ироничным ощущением жизни. Про Ахматову говорили: она не поэтесса, она – поэт. Я считаю, что Драгунская – это писатель! Не писательница, не автор лирической «женской прозы», а настоящий писатель, драматург, мастер слова. Пьеса «Яблочный вор» запала мне в душу давно. Она была написана в 1996 году. Это пьеса какой-то невероятной пронзительной темы. Вроде бы, все просто: одиночество, нелюбовь, но это подано очень тонко, очень сдержано. Культура чувств, по-моему, определяет «крутость» человека. И в этом смысле «Яблочный вор» – очень «крутая» вещь, потому что героиня очень сдержанно, стоически переносит все превратности своей судьбы, лишения и неурядицы и как-то легко над этим иронизирует. Я очень хотела поставить эту пьесу. И когда меня пригласили в Театр Сатиры, я из десятка выбрала именно ее. Главное в ней – это, конечно, героиня, на которой все держится. ( Маша называет ее «Гамлет в юбке»). Это хребет спектакля, его образ, тема, харизма, если хотите. Машу до этого я знала очень мало, к сожалению. Ее киноработы прошли мимо меня. В моем спектакле «Венецианская ночь» есть такое выражение: «Влюбился по портрету». Это произошло и со мной: я сразу поняла, что Маша - именно т о т «портрет», причем очень удачный. В фойе театра Сатиры я увидела очень хорошую лирическую фотографию актрисы Голубкиной и подумала, что это – Анна из «Яблочного вора». Все совпало как-то интуитивно. Думаю, что очень удачно совпало, потому что «обретение» состоялось.

П.П. – Маша, думая о вас и вашей роли я вспомнил персонажа из «Полета над гнездом кукушки», который долго молчал, а потом, когда его спросили, почему он молчал, ответил: «Да повода не было говорить». У меня было ощущение, что вы до поры - до времени ждали своего часа, когда можно будет что-то сказать и о чем сказать?

М.Г. - Отчасти это так, потому что все, что до сегодняшнего дня мне предлагалось в Театре Сатиры, это были, грубо говоря, роли на заднем плане – «в трусах и в лифчике». Не было работы и не было режиссера, который серьезно обратил бы на меня внимание. А самой что-то инициировать очень тяжело. Если бы я могла сама инициировать, я была бы режиссером. И вот мы с Олей как-то совпали. Мне кажется, что Оля – очень тонкий человек, она правильно поняла меня и «употребила» тоже правильно.

П.П. - Обычно такой гармонии между актером и режиссером не наблюдается, особенно п о с л е совместной работы.

М.Г. -Мне кажется, что все зависит от уровня человеческой культуры. Невозможность общения – это только от невысокой культуры. И не обязательно это – актер и режиссер, это могут быть два соседа, которые живут в соседних домах и не умеют друг с другом общаться. Хотя ничего плохого друг другу не сделали. Просто людям невыносимо ощущать то, что кто-то отличается от тебя. А мы, вроде, люди приличные, и, к тому же, нам вместе хорошо. Я за себя могу сказать: мне очень хорошо, удобно работать с Олей, она очень тонко относится к актерам. Никаких унижений и самоутверждения за счет актеров. С такими режиссерами я иногда встречалась. В основном, это были мужчины, и, видимо, в них говорили какие-то комплексы и проблемы.

П.П. – Маша, но вы же не станете отрицать, что Ольга – один из ярких представителей «режиссерского» театра, которая жестко выстраивает свою линию? Как быть с актерской самостоятельностью и жаждой самовыражения?

М.Г. - Не только я, но и все актеры, которые работали в спектакле, предлагали что-то свое, абсолютно совпадая с режиссером: были и вместе, и дружно, и «туда». Мы думали в одном направлении и слышали друг друга. Может быть, помогало и то, что мы – одно поколение.

О.С. - Мне очень приятно слышать это от Маши, хотя я тоже столкнулась с удивительным фактом, что подобралась на редкость хорошая компания. Пока мне это качество не изменяло: собрать компанию. То, что я делаю в Центре Драматургии и режиссуры А. Казанцева и М. Рощина – это всегда на основе компании. Мы давно вместе, мы выросли на этих спектаклях. Компания начала складываться еще пять лет назад на спектакле «Shopping and fucking»: Толстоганова, Кузичев, Смола, Хаев, потом присоединились другие ребята... Эта компания складывалась годами. А здесь было другое: я пришла в театр, и мне нужно было выбрать. И так получилось, что собрались люди, которые изначально очень поверили. Мне трудно судить о «своем» театре. Вот вы говорите – «режиссерский театр»… Да, наверное. Я люблю, чтобы все было выстроено, чтобы не было, как Маша сказала – «выучил текст и играй». Наверное, такой театр тоже нужен. Но мне этим неинтересно заниматься. Мне кажется, что это - обслуживание звезд, а я на это жизнь тратить не хочу. Потому что я вижу: даже самые большие звезды понимают, что совершенствуется артист только от общения с большим режиссером. Я была ассистентом режиссера на «Гамлете» Петера Штайна и «Борисе Годунове» Деклана Доннеллана и видела, что наши лучшие, ведущие русские актеры это очень хорошо понимают. Я чувствовала, как они жадно «берут» и от Штайна, и от Деклана, как они рвутся в эти работы. Конечно, на них бы пошли и так, но эти люди понимают, что им нужно развиваться, причем, развиваются только от общения с большим режиссером. Поэтому актеры так стремятся работать с Някрошюсом, хотя его театр - сплошные метафоры, и многие говорят, что там актеры только «исполняют» волю и фантазию режиссёра. Почему же так хотят попасть? Потому что чувствуют: нужен другой мир. Только в соприкосновении миров рождается что-то новое.

П.П. - Маша, вот вы говорите, что стали понимать друг друга с Олей, с Ксенией, а со своей героиней вы тоже «сошлись»?

М.Г. – Да, но не сразу, постепенно. То, что предлагала Оля, было очень интересно, но внутренне я не все сразу приняла. Но не отвергала, решила попробовать понять и разобраться. И, в конце концов, мы пришли к тому, что это не драма, а настоящая трагедия, в которой, тем не менее, очень много смешного. Думаю, что так и должно быть. Ведь и в трагедиях Шекспира очень много юмора. А в комедиях Мольера очень много трагического, как ни странно. В больших произведениях это соседствует одно с другим. Мы не хотели «грузить» зрителя и попытались все сделать очень иронично. Хочу сказать отдельное спасибо Ксении за такой текст, мне было очень приятно произносить его.

П.П. - Он очень «ложился» на вас, порой было такое впечатление, что это - абсолютная импровизация.

М.Г. - Это здорово, потому что у нас нет ни одного слова, которое мы поменяли бы, вплоть до запятой.

О.С. - Я очень жестко отношусь к тексту, это для меня аксиома.

М.Г. - А мы кричим «Браво!» со своей стороны, потому что это очень важно. Ведь часто бывает так, что режиссер берет материал и говорит: «Ну, это мне не нравится, мне вообще все не нравится, давайте все сделаем по-другому», - ставит сюжет, а слова дописывает сам. Пиши сам тогда и ставь! Не нравится – не бери.

П.П. - Маша, а молодой современной актрисе сейчас интересно было бы сыграть роль классического репертуара? Есть, что сказать со сцены?

М.Г. - Я повторю: если бы я могла что-то инициировать, то была бы режиссером. Когда я возьму пьесу и пойму: мне есть, что сказать, и я ее хочу поставить, то так и сделаю. А пока только жду и открыта для мыслей Оли. Хотя…Вот, например, мне очень нравится греческая трагедия, ее звучание… Я получаю удовольствие, просто читая это. А представления, как это ставить, у меня нет никакого. Но Оля со мной не согласна. Поэтому я жду, когда Оля дозреет, а она не дозревает. (Смех).

О.С. - Да, я с Машей согласна, классика актеру нужна, просто необходима. Но та структура, которой обладает та же греческая трагедия или Шекспир, это – сложный уровень организации. Произнося такие тексты, актер, совершенствуется. Конечно, для Маши сейчас круто было бы «забубенить», например, Медею! Но у нас на этот счет пока разные взгляды.

П.П. - Как вы считаете, есть куда расти вашему спектаклю? Что в нем надо еще сделать, или он уже, так сказать, - в свободном плаванье?

О.С. - Нет, мы обязательно репетируем перед каждым спектаклем, мы и сейчас пришли после репетиции к вам и сейчас обратно убежим. Я вообще не оставляю свои спектакли, хожу на все обязательно, смотрю, делаю замечания, и обязательно разговариваю с артистами перед спектаклем. Спектаклю есть, куда расти, нужно освобождаться от режиссерского диктата, этот спектакль уже «принадлежит» артистам.

П.П. - Как часто вы его играете?

О.С. - Три раза в месяц, к сожалению, это очень мало. Простаиваем. Мы хотим еще съездить с ним на гастроли, нам необходимо поиграть на больших площадках, это будет очень полезно. Мы играем у себя на 150 мест, а хочется на 1200.

Полный текст интервью читайте здесь.