Семь запрещенных фильмов шестидесятых

«Родник для жаждущих» (1965)

Одинокий деревенский старик — дети разъехались, жена померла, — вспоминая прошедшую жизнь, мастерит себе гроб из когда-то полного яств стола и отправляет родным телеграмму о своей смерти, которой никак не дождется. Почти бессловесная притчевая картина, построенная на лаконичных поэтических символах, неразрывно связанных друг с другом образах жизни и смерти. Первая картина Юрия Ильенко, снятая как единственная и последняя. Впрочем, не без основания: трудно представить фильм, более «несоветский» по эстетике, не говоря уже о том, что принято было называть идейно-нравственным содержанием.

Ильенко получил возможность снимать фильм как режиссер благодаря операторской работе над параджановскими «Тенями забытых предков». Правда, по легенде, именно Параджанов определил судьбу его дебютного фильма, подняв на каком-то партийном застолье тост за своего друга Юрия Ильенко и его новую работу: «Огромная победа кино! Шедевр! Ну и что, что он антисоветский?» На фильм обратили внимание высшие чины, объявили его идеологически вредным, а единственную копию приказали смыть — такой распространенный советский метод в борьбе с формализмом. Режиссер успел спасти пленку, но «Родник» и без параджановской проговорки был обречен в стране, где сам термин «поэтическое кино» считался ругательным.

«Скверный анекдот» (1966)

В 1960-х крамольным казался уже сам сюжет одноименного рассказа Достоевского: генерал Пралинский заявляется на свадьбу своего подчиненного — коллежского регистратора Пселдонимова, дабы продемонстрировать гуманность, либерализм и прочие широкие взгляды, а заодно потешить собственное самолюбие. Единение власти с народом оборачивается пьяной вакханалией, после которой страшно и стыдно и тем и другим.

Вместо того чтобы сгладить острые углы оригинала, Алов и Наумов на каждом шагу совершают неслыханные дерзости. Закадровый текст монтируется из разных произведений Достоевского таким образом, что классическая сатира приобретает откровенную злободневность. Так, его превосходительство не только «любил принимать парламентские позы», но и «подчас ему мерещились монументы». Тот же главный герой в своих грезах приветствует гостей жестом, характерным для стоящих на трибуне Мавзолея генсеков.

Не менее оскорбительным был и основной посыл картины — оказывается, высокомерный прогрессист, снисходящий до простолюдина, никогда не представляет, в какую клоаку ему придется опуститься. И непонятно еще, кем оттуда вернешься. Так что куда лучше декларируемая в финале «строгость, строгость и строгость», которую почувствуют создатели этого и многих других фильмов. Последние пророческие слова рассказчика: «И стало прочно, господа, недвижимо». Этого, конечно, у Достоевского не было.

Диптих «Начало неведомого века» (1967)

Два короткометражных фильма из так и не выпущенного альманаха

к 50-летию Октября. «Ангела» и «Родину электричества» поставили, соответственно, Андрей Смирнов и Лариса Шепитько по рассказам Олеши и Платонова, писателей, посмертно вышедших из опалы совсем недавно и еще не окончательно.

«Родина электричества» остается самой удачной из немногочисленных попыток перенести на экран если не язык Платонова, то логику, по которой его мир существует. Юный электротехник пытается подарить свет бедняцкому народу, который говорит и живет «евангельским слогом, потому что марксистско-ленинского он еще не знал». Только вот жизненная эта задача практически неподъемная, да и народ еще темный: живет по привычке, крестится понапрасну, прогрессивные книги прочитали еще не все. У Смирнова старый, отживший мир изображен еще мрачнее — в виде банды маньяка по прозвищу Ангел, к которому попадает в плен и безропотно идет на смерть красногвардейский комиссар. Послеродовые муки революции, явленные в обоих фильмах густыми красками, но без привычных прикрас, настолько не соответствовали праздничному официозному фасаду юбилея, что эксперименты молодых режиссеров тут же списали в убытки.

«История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» (1967)

Хромая деревенская буфетчица ждет ребенка от бестолкового водителя Степана, тот жениться на ней не собирается, зато собирается другой — городской, весь в наколках, Чиргунов, но Ася совсем его не любит.

Второй фильм Кончаловского — суперреалистическая (большинство актеров непрофессионалы) зарисовка из жизни деревни. Идет 1967 год, на обыкновенную народную жизнь (иконы, оканье, застолья, урожай, насилие, песни, похороны) накладывается советская действительность — в основном в виде радостных песен. Второстепенные герои рассказывают свои истории — про лагеря, войну, но сам ритм и уклад жизни не сильно зависит от времени, разве что где-то посреди монолога пролетит самолет. Эстетика фильма, его гиперреализм не вписывался ни в каноны социалистического реализма, ни в принятый оптимизм некоторых картин 1960-х (например, «Я шагаю по Москве»). Пессимизм, бедность колхозной жизни и «неустроенность» героев не понравились киночиновникам, и Кончаловскому была спущена директива перемонтировать фильм, выкинув из него сцены пьянства, сексуального домогательства, а также монолог старика про лагерную жизнь. Сын поэта послушался совета, но даже смягченная версия фильма не смогла пройти цензуру.

«Интервенция» (1968)

Идеологически выверенная пьеса Льва Славина «Интервенция» получила вторую жизнь в 1957 году, когда театры вместе со всей страной отмечали

40-летие Октябрьской революции. Предыдущие 20 лет она пролежала невостребованной. В первую очередь потому, что некоторые из прототипов ее героических образов стали жертвами сталинских репрессий. Во-вторых, здесь было слишком много шуток, песен и одесских бандитов на одной сцене с героями революции. Оттепельное десятилетие стало для «Интервенции» вторым и последним звездным часом.

В 1967 году, уже к 50-летию Октября, экранизацию пьесы поручают зарекомендовавшему себя «Республикой ШКИД» Геннадию Полоке. Он заостряет заложенную в тексте эксцентрику до предела, помещая действие в декорации революционного театра Мейерхольда, используя экспрессионистский монтаж, взяв на главную роль восходящую звезду советского подполья (уже не в революционном, правда, смысле) Владимира Высоцкого, и создает первую в нашем кино комедию-буфф — уникальный опыт советского кино на территории буржуазного юмора. Французские солдаты в ядовито-зеленых казармах шутят про секс с пролетаркой. Отвечающий за непременные для буффонады маски Сергей Юрский играет сразу четыре роли, включая женскую. Целая плеяда советских артистов, от Гафта до Копеляна, ведет себя в лучших традициях американской комедии. На заднем плане можно разглядеть Марлена Хуциева и Евгения Шифферса — постановщика «Первороссиян», у которых «Интервенция» легко выигрывает в плане визуальной вседозволенности. Несмотря на трагический финал, специально для которого Высоцкий написал знаменитую «Песню о деревянных костюмах», после фильма трудно отделаться от ощущения, что революция — это в первую очередь костюмированный балаган. Но то, что сейчас бы мы назвали оригинальным авторским решением, тогда было официально признано художественной неудачей с серьезными идейными ошибками, и фильм был приговорен к физическому уничтожению, которого удалось избежать только чудом.

«Первороссияне» (1967)

1967 год, год 50-й годовщины Октября, породил целую серию запрещенных фильмов на тему ранней советской истории. Поначалу экранизация поэмы Ольги Берггольц о подвиге первых коммунаров не предвещала ничего предосудительного: эпический сценарий доверили Александру Иванову — народному артисту СССР, режиссеру фильмов «Если позовет товарищ» и «Поднятая целина». Но в помощники престарелому мэтру назначили молодого ленинградца Шифферса, не так давно уволенного из всех театров за формализм. В результате, пока 70-летний Иванов писал на съемочной площадке мемуары, прикрытый его благонадежным именем Шифферс снял один из самых удивительных фильмов в истории советского кино. Поэтическая легенда о том, как семеро смелых, заручившись личным благословением Ильича, строили коммунизм в бывших местах ссылки, сшибает с ног своим изобразительным решением: законы пространства отменены, на их место встает тотальная художественная условность, а каждая глава выполнена в определенной цветовой гамме, из-за чего художнику приходилось перекрашивать целые горы, визуализируя фразу «земля горит под ногами». В итоге кино получилось, конечно, совсем не об Октябрьской революции, а о силе веры. Неслучайно режиссер, позже ударившийся в религиозный аскетизм, сказал актерам не читать поэму Берггольц, так как «фильм никакого отношения к ней не имеет». Он и название ее изменил: вместо «Первороссийска» — «Первороссияне», то есть христиане. И лица героев закрасил под лики. В итоге подарка к юбилею не вышло: режиссера выгнали из кино, в финал приклеили бронзового Ленина, а саму картину положили на полку, где она пролежала до 2009 года.

«Комиссар» (1967)

Товарищ Вавилова, красный комиссар в исполнении Нонны Мордюковой, ожидает ребенка в самый неподходящий момент — в разгар Гражданской войны. Ее, беременную, подселяют в многодетную еврейскую семью, проживающую на едва отвоеванной у белых территории.

Снова 50-летие Октября, снова зыбкая и опасная тема первых шагов советского мифа. За основу взято произведение опального Гроссмана. К тому же в картине фигурируют евреи — словно списанные с Библии персонажи, музыка Шнитке, символизм и вычурная операторская работа Валерия Гинзбурга (младшего брата Галича). «Комиссар» — страшный фильм с детьми-садистами и пугающими танцами Ролана Быкова — настолько антисоветский, насколько это возможно. Аскольдова попросили заменить евреев на татар и вычеркнуть имя Шнитке из титров. Режиссер не согласился. Фильм было приказано уничтожить, Аскольдова выгнали из партии и уволили из студии с формулировкой «профнепригоден». В итоге «Комиссар» был показан лишь в 1987 году — по легенде, копию фильма сохранил Герасимов 

Фильм собрал множество фестивальных призов и вошел во всевозможные списки величайших и важнейших. «Комиссар» остался единственным полнометражным фильмом Аскольдова, вынужденного впоследствии снимать документалки о КамАЗе и ставить концертные программы Пугачевой.