В Мексике выросло Дерево смерти

Российские эмо и готы умерли бы от зависти, узнав, что далеко, на другой стороне света, есть страна, в которой День мертвых считается большим государственным праздником. Мексиканцы относятся к смерти как к невесте, награждают ее почтительными эпитетами и воспринимают в буквальном смысле играючи - делают игрушки-скелетики и дарят детям. А накануне торжеств "выращивают" на центральной площади столицы Дерево смерти, состоящее из двух богинь - Разрушительницы наслаждений и Разлучительницы собраний.

1 и 2 ноября - дни одного из самых светлых и радостных мексиканских праздников. Правда, для европейского и американского сознания его название звучит несколько дико. Согласитесь, как-то странно веселиться в Дни мертвых. Но такова уж древняя здешняя традиция - ждать в гости своих предков, а точнее, их духов. Считается, что первого ноября "на огонек" заглядывают духи умерших детей. А второго наступает черед ушедших в иной мир взрослых.

"Слово "смерть" непроизносимо в Нью-Йорке, Париже, Лондоне; оно обжигает губы. А мексиканец со смертью знаком близко; он шутит о ней, ласкает ее, прославляет, спит с ней; это одна из его любимых игрушек и самых крепких привязанностей", - писал в середине XX века мексиканец Октавио Пас. Цитата демонстрирует, как на родине писателя относятся к экзистенциальной фобии современного западного человека.

"Любимая", "невеста", "белая девочка", "святейшая" - так ласково и с почтением благочестивые мексиканцы-католики обращаются к смерти. И это лишь малая часть применимых к ней эпитетов: в местном испанском словаре примерно под двадцать тысяч слов, обозначающих смерть.

К Смерти обращаются как к святой. Помимо традиционного скелета, ее любят представлять прекрасной девушкой, которую Иисус Христос наградил даром необычной святости. Изображение Смерти носят на груди вместо креста наравне с образками Божьей матери. Смерть - национальный тотем Мексики. Ей молятся, в ее честь воздвигают алтари и скульптуры.

Поэтому неудивительно, что к праздничным дням в столице страны Мехико выросло огромное "Дерево мертвых" - скульптура из папье-маше высотой более 20 метров. Деревом эта композиция называется лишь условно. На самом деле она представляет собой объемное изображение двух индейских богинь смерти: они стоят спина к спине, одна выкрашена в синий цвет, другая в коричневый, одежда их напоминает сухую древесную кору, а руки - засохшие ветви.

Экзотические и величественные имена этих богинь - Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний - вызывают в памяти сказки "Тысячи и одной ночи", заставляя задуматься о причудливых "путешествиях" устного народного творчества. Хотя история возводит их образы ко временам индейцев майя, их индейская родословная имеет причудливые с географической точки зрения ответвления. Сравните, например, с такой, цитатой из арабских сказок:

"И Халифа жил в полнейшем счастии, радости, величии и наслаждении, пользуясь великим благоденствием и возраставшим возвышением, хорошей, приятной жизнью и чистым наслаждением, угодным Аллаху, пока не пришла Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний" ("Тысяча и одна ночь").

В арабском фольклоре оба эпитета определяют Смерть, не разделяемую на двух разных богинь. Такая явная параллель подкрепляет теорию антропологов, которые уверены в том, что культ смерти вовсе не пришел в современную Мексику из тьмы веков, от майя и ацтеков, а появился всего лишь около сотни лет назад.

История мексиканского культа смерти началась, пожалуй, с революции в 1910-1920 годах, когда ее герои вдохновенно и самоотверженно шли на гибель. Потом "фамильярничать" со смертью стали художники и писатели-авангардисты. А в конце века "заигрывание" с костлявой стали раскручивать как некую идею национального самосознания.

Но в любом случае народ, который с легкостью подхватил мрачную браваду "веселой Смерти", - особенный. Все-таки он сделал День мертвых главным государственным праздником, всучил детям скелетики вместо игрушек и конфет, самозабвенно пляшет с черепами в руках и призывает привидений в гости. И при этом не дурачится, как наряжающиеся чертями европейцы и американцы, а по-настоящему верит в то, что духи предков радуются вместе с потомками и навещают живых.

Но мексиканцы - действительно особый народ. В их жилах течет смешанная кровь испанских конкистадоров и жестоких индейцев.

Испанцы, колонизируя земли Нового света, принесли с собой христианство. Таким, как понимали его сами: жестоким, замешанным на крови и распаленным на кострах. В Новом свете оно смешалось с древними темными верованиями майя и ацтеков, потому что не смогло полностью подавить верования коренного населения. И хотя потомки конкистадоров и майя считают себя добрыми католиками, вряд ли Ватикан одобрил бы царящие в Мексике народные верования, ведь там слились воедино божество Солнца и Иисус Христос, божество Луны и Дева Мария, а богом дождя стал Иоанн Креститель.

Так и праздник поминовения усопших, привнесенный испанцами, понемногу слился с индейскими летними праздниками Миккаилуитонтли ("праздник маленьких мертвых", то есть умерших детей) и Сокотуэтци ("большой праздник мертвых").

Но до середины ХХ века День мертвых не являлся государственным праздником. Он оставался странноватым народным обычаем, гораздо менее популярным, нежели карнавал, но куда серьезнее его. Размах и государственный статус он получил в то время, когда по миру стал распространяться Хэллоуин в его нынешнем виде - не как День всех Святых, а как праздник всевозможной чертовщины.

Именно тогда в Мексике вспомнили о своем жутковатом обычае и вдохнули в него новую жизнь. Как бы парадоксально это ни звучало, День мертвых оживило нежелание мексиканцев быть похожими на США. Он стал своеобразным противовесом "попсовому" Хэллоуину, который во всех странах одинаков, словно гамбургер из "Макдональдса".

Мексика - не единственная страна, где так вольно и игриво обращаются с главной человеческой фобией. На память еще приходит Гаити, жутковатая земля колдунов и зомби, где царит такой же властный культ смерти. Но какая разница между этими странами! Гаитяне подчинены смерти, их живые мертвецы существуют среди них, смерть мрачна и пугающа. Мексиканец же целует смерть в губы, как невесту, и, смеясь, зовет ее с собой, на карнавал, на люди - в жизнь.