Там чудеса, там леший бродит…

Как величествен и неприступен красавец-дворец и взирающий на него с площади несчастный курносый император, задушенный в не очень любимом столичном Петербурге! Как удивителен этот Приоратский красно-белый терем-дворец - огромная красивая игрушка, примостившаяся на берегу пруда в глубине нежного и пока еще снежного парка-леса!

Здесь оживают легенды, материализуются призраки. Видишь, как выходит из кареты кудрявый человек в бакенбардах и входит в имение своего прадеда Абрама Петровича Ганнибала. Рядом с домом - Лукоморье с семисотлетним дубом зеленым, к сожалению, погибшим от руки малолетнего курящего недоросля. Дуб погиб, но бессмертен. На нем по-прежнему златая цепь с ученым котом - сказочником и песенником! Тут же – каменный диванчик-завалинка, на котором любил отдыхать Абрам Петрович, да и сам Александр Сергеевич сиживал и глядел на эту лукоморскую лепоту. (Один Бог ведает, как сохранился этот диванчик: говорят, некие "любители российской словесности" не раз пытались его стибрить, несмотря на приличный вес).

Кстати, если кто-то до сих пор думает, что Лукоморье – это некое пространство возле некоего синего моря, то это глубочайшее заблуждение. Просто пруд рядом с имением изогнулся, подобно луку, вот юный Саша и назвал его так, населив свою сказку лешими, русалками и тридцатью витязями прекрасными. Здесь родилась мама Александра Сергеевича – Надежда Осиповна Ганнибал, а в 1796 году в церкви села Суйда родители Пушкина обвенчались. Здесь, как пишут краеведы, чуть было не родился сам поэт! Кстати, многие обитатели гатчинской земли и, прежде всего, служители музея-имения Ганибалов совершенно серьезно утверждают, что Пушкин все же родился именно в имении прадеда. "А как же Москва, Разгуляй?" - спрашиваю с возмущением. Ответствуют: "Посчитай, когда семья Пушкиных уехала из имения и когда родился Саша! Получается, что "задуман" он был в Гатчине. Ну, а то, что появился на свет у вас в Москве – это вовсе ничего не значит". Скрепя сердце, соглашаюсь признать второе место рождения поэта. Даже если это чуть-чуть не так, грех расстраивать чудесных людей, истово преданных своему делу и чтящих память Пушкина.

А набоковские места! Въезжаешь в поселок Вырица, и перед тобой - роскошный дом-дворец, принадлежавший семье Набоковых-Рукавишниковых, единственный в Европе представитель деревянного ампира, в котором обитают необыкновенные люди: реставраторы, историки, экскурсоводы. Тут же река Оредеж с абсолютно чистой родоновой водой, в которой дохнут злые бактерии, но рыбешка пока еще водится. Владимир Набоков писал: "Дайте мне, на любом материке, лес, поле и воздух, напоминающие Петербургскую губернию, и тогда душа вся перевертывается. Каково было бы в самом деле увидать опять Выру и Рождествено, мне трудно представить".

Дальше - опять встреча с Александром Сергеевичем. Входим во дворик "Дома станционного смотрителя" – первого в России музея литературного героя. Потом – в горницу, где проверяли подорожные, меняли лошадей и поили чаем. Рядом с горницей-залом - маленький закуток на тот окаянный случай, если пожалует какая-нибудь важная персона, а лошадей, как назло, нет. Тогда смотрителю несдобровать, может и по физиономии схлопотать. А уж слов громких и пренеприятных выслушать – это как пить дать. Известно ведь: стрелочник всегда виноват! Вот он и прячется в чуланчик от гнева надутых чинуш. В другом конце двора - почта и комната для ямщиков, в которой хомуты с бубенчиками и колокольчиками роскошный самовар-батюшка. Вот она какая Вырица… Отсюда фамилия пушкинского станционного смотрителя – Самсон Вырин..

Легендарный дом расположился прямо на дороге, гудящей от рева МАЗов, КРАЗов "Жигулей" и задыхающейся от смрада выхлопов. Но вдруг грохот затихает, и ты начинаешь слышать скрип карет и бричек, покрикиванье ямщиков и цоканье копыт лошадок, которых меняли на таких "станциях". Кстати, количество и качество выделяемых новых лошадей зависело от класса проезжающего: ежели ты статский или, тем более, тайный советник, тебе тут же выделят роскошную тройку с колокольчиками, да еще поклонятся в пояс. А ежели какой-нибудь задрипанный коллежский регистратор или того хуже - асессор, то довольствуйся старой кобылкой, да и ту подожди часок-другой, не граф чай!

Дорога эта стала "судьбоносной" для Александра Сергеевича. Сначала по ней он приехал в Питер из Москвы, а потом – уже убитого – его везли в Святогорский монастырь. Тяжко глядеть, душа разрывается…

Недалеко от обиталища станционного смотрителя в Кобрино – махонький домишко, в котором жила Арина Родионовна. Ей его купили Ганнибалы, в доме которых она до этого прислуживала, когда ее, двадцатилетнюю, выдали замуж за пятнадцатилетнего "мужика". Тут прожила она шестнадцать годочков, отсюда уехала потом нянчить своего любимца Сашу. Здесь хорошего человека у порога встретят с хлебом-солью чудные юные красавицы, споют, покажут люльку, подобную той, в которой Арина Родионовна качала своих детишек. Но самое потрясающее – висящая на деревянной стене принадлежавшая ей сумка-торбочка! Чудной вещи этой двести с лишним лет, пережила она и Арину Родионовну, и ее любимого воспитанника. Не пережила и не переживет она лишь бессмертные строчки, посвященные ее хозяйке:

Спой мне песню, как синица

Тихо за морем жила;

Спой мне песню, как девица

За водой поутру шла.

Ложка дегтя. Напротив чудной избушки – хоромы какого-то местного богатея из "новых русских". Ему, уставшему от трудов праведных, надоели группы туристов, шляющихся без толку рядом с его "удельным княжеством". И он как-то раз не выдержал и вознамерился перенести дом Арины Родионовны в другое место! Нужды нет, что она здесь жила! Километр ближе, километр дальше – не имеет значения. Слава Богу, домик на месте. Пока. Но автобусную остановку напротив домика "крутой мужик" все же убрал. Надоела эта чернь, норовящая попасть в какую-то несчастную избенку какой-то там старухи, нянчившей какого-то там стихоплета - потомка арапа Петра Великого.

Ужасный век, ужасные сердца... И ничего тут не поделаешь. Но все же греет мысль, что будущее - за теми, кто едет со всех концов Земли поклониться домику, где зрела, хотя и опосредованно, великая русская поэзия. И за девочками с иконописными ликами, что берегут аринушкин домик и поют ее песни.

"А чего это ты вдруг про Гатчину?" - спросит удивленный читатель. "А то, - отвечу я, - что там только что закончился замечательный кинофестиваль "Литература и кино". И я на этом фестивале был, мед пиво пил, кино смотрел хорошее и разное. Но об этом поведаю чуть позже.

Не все сразу.

Павел Подкладов