«Принцесса специй»: очень скучное кино

Изначальный посыл фильма – запрет на любовь и эта самая любовь, сметающая все преграды. Красавица Тило смешивает специи, продает их своим многонациональным покупателям, и им всем от этого наступает счастье. Но цена этого счастья – отказ Тило от личной жизни. Стоит ей заглядеться на красивого калифорнийского аборигена, и у ее клиентов все идет вкривь и вкось: их грабят, они ссорятся с женами, связываются с нехорошими компаниями и зарабатывают диатез на блюда индийской кухни. И Тило решает резко завязать с личной жизнью, но не тут-то было…

Казалось бы – богатейшая тема для режиссерской импровизации и тому подобного. Однако смотреть кино мучительно скучно. Как-то очень быстро становится ясно, что волоокая красавица никуда от аборигена не денется, что со специями ей как-нибудь удастся договориться и все будет Okey. И действительно – все само собой устаканивается, и чем дальше, тем больше кино начинает напоминать рекламный ролик – неважно чего: тех же специй, средств для укладки прически (у Айшварьи действительно красивые волосы), школы индийского танца или магазина этнических нарядов.

Грустно, на самом деле, даже не это. А то, что «Принцесса специй» - очередное доказательство несостоятельности попыток смешать реализм, мистику и мелодраму. Как ни посмотри, получается неубедительно. Просто сказку социально активные создатели фильма не позволили себе снять, а остропроблемное кино не получилось – слишком уж много красивостей, начиная от нереально синих глаз индианки Тилы до говорящих банок со специями в ее небедно обставленной лавке, пламенно-красных перцев, коими усыпано ее любовное ложе в эротических грезах, и тому подобного.

На фоне всех этих картинок «жизненные» эпизоды, вроде участия замкнутого индийского (или арабского – не очень понятно) мальчишки, который приходит в магазин специй за рецептом настоящей дружбы, в уличной торговле наркотиками, или сцены избиения таксиста-иммигранта, кажутся какими-то пришлыми, искусственно вклеенными. Так выглядят, наверное, мысли добропорядочной и благополучной матери и домохозяйки, когда она, убрав сверкающую кухню и уложив спать деток-отличников, старательно смотрит хронику происшествий, чтобы было о чем поплакать и помолиться Богу, сетуя на несправедливость глобального жизнеустройства.