Жесткое фото

Само собой разумеется, – это первая персональная крупномасштабная выставка, и сразу – в Музее современного искусства (а не в Доме фотографии, может быть потому что – живой классик, фото-мифолог?). Само собой разумеется, художник - в белой рубахе, небрит и немногословен, а многочисленная богема гудит и уплетает фуршет на другом конце зала. Само собой разумеется, Кулебякин небогат, а среди спонсоров – новый русский Инкогнито. Само собой разумеется, выставка – отчет 20-летней работе, а ведущий благодарит нас за случайное решение посетить именно эту площадку. Само собой разумеется, нас просят не анализировать, не анатомировать, а созерцать Поэзию, а критика расчерчивает ее сеткой жестких оппозиций. Вот некоторые из них.

Для Кулебякина фото – не жизнь и не идея, а идеальная Жизнь, или будни Вселенной. Он не арт-фотограф и не художник, использующий фотографию как средство – а то и другое, свернутое в одном "чистом" искусстве фотографии. Он первым наделил цветное фото космической энергией черно-белого и соединил фотографию и поэзию (проект иллюстраций к стихам Арсения Тарковского). Его работы просты и прозрачны, но требуют напряженного, медленного думания. Он пользуется всеми жанрами, но ничего не развивает, а только наполняет изнутри жестким ритмом, включая зрителя в энергичный танец. Он знает, что идеальное может убить, но старается не показывать недоделанных черновиков. Он не разбирается в технике, но нащупывает резким глазом нужные инструменты. Он печатает, но не тиражирует. Он – постмодернист, но патриарх.

Николая Кулебякин родился в 1959 году в г. Фрязево, закончил Политехникум им. Моссовета, а дальше были два бурных для фотографии и не только – "перестроечных" десятилетия. Его работы хранятся в галереях США, Франции, Германии, Швейцарии и коллекции Министерства культуры РФ.

Первое зрительское ощущение - как будто смотришь в темном зале Эйзенштейна. Что это? Упрощенная, до рекламности, картинка не отпускает, затягивает в глубину параллелями и рифмами. Человек, предмет, фрагмент, часто – отраженный в обломке зеркала, вдруг находит себе не сразу очевидную, но настойчивую проекцию в интерьере, пейзаже, фактуре внешней материи. Проекции не похожи, а сосуществуют, дышат в унисон, вызывая одновременную ассоциацию с русской иконой и китайской картиной. В какой-то момент понимаешь, что и твои образы и вещи – лишь брызги из одного горячего источника – Кулебякинской фотографии.

Кулебякин почти не слушает музыки, уже не ходит в кино (однажды "выпив"Тарковского), не интересуется живописью ( "Малевич - шахматный ход!") и, возможно, не читал бы книг, если бы они не манили своей рукотворностью ("Нетленки!") и не было бы Платонова. Все свои работы он снимает и печатает вручную, игнорируя пиксельную дискретность "цифры". Однажды, рассказывает мне один его приятель, Кулебякина пригласили на встречу-знакомство в компанию фотографов. Понятное дело, все принесли свои работы – показать. А Кулебякин просто пришел. "На вас воздействуют ваши фотографии?" – спрашиваю его. – "Если забыть о том, как я их делал, то – да", - ответ. "Любовь – глобальная вещь, - вдруг разговаривается Кулебякин. - Посмотрите, ведь если честно, ни у одного из присутствующих здесь нет любви, включая меня. Иначе я взял бы и раздарил эти работы, и они бы здесь не висели".

А они висят, 150 работ художника, который все-таки чудесным образом уверен в себе и в нас. В том, что каждый из присутствующих – гений.