Пух и саксофоны в "Аквариуме"

Билеты купить было можно, но стоили они очень дорого. Те, кто не смог, стояли за милицейскими кордонами, жадно всматриваясь вглубь "Аквариума". "Там будут японские бабочки, - мечтательно напутствовала кого-то седая старушка с гвоздиками в руках. – Ну, может, не совсем бабочки – они же долго не живут. Но обязательно японские! Знаете, такие, которые на деревьях живут". Бабочками оказались завернутые во что-то белое танцоры, подвешенные на деревьях. И белые насекомообразные пришельцы, сидящие на решетке сада.

Свое самое главное обещание – усыпать "Аквариум" пухом – Полунин, или, вернее, питерский художник-инсталлятор Алексей Кострома – выполнили. Пух - один из любимых "материалов" Костромы. Некоторое время назад он уже "оперял" пушку в Петропавловской крепости, макет медного всадника, стулья и изображения "Моны Лизы". В "Аквариуме" пух был повсюду. На дорожках, деревьях, крышах, головах пришедших знаменитостей. Пух должен был стать прелюдией к дальнейшему – чуду, предчувствие которого витало в воздухе.

В 21.30, в соответствии с надписью на билете, "началось".

Пожалуй, сложно сказать, что именно началось. Сад наполнился музыкой – тягучей и монотонной. "Урбан сакс" - Городской саксофон? Возможно. Только создавал он совсем не пространство города. Скорее, он вливался или даже втекал в это пространство, превращая его в фантастически интересную тянучку. Так же, как "втекали" в атмосферу "Аквариума", без сомнения, инопланетные саксофонисты.

Созданный в 1973 году "Урбан сакс", по мысли его основателя, композитора и режиссера Жильбера Артмана, – это "результат изучения воздействия акустики на архитектурную среду и, наоборот, архитектуры — на звук". На почтенную московскую публику саксофонисты воздействовали одинаково. Важные люди в дорогих костюмах загадочно улыбались и норовили осыпать друг друга пухом.

Постепенно музыка сосредоточилась на сцене, сооруженной возле театра Моссовета. Пестрые фигуры с саксофонами в руках медленно раскачивались. В спектакле "Урбан сакса" нет действия в привычном смысле этого слова. Скорее, действие рождается внутри зрителя под воздействием музыки и однообразных движений музыкантов. Строится оно по всем законам жанра: завязка – монотонное покачивание, кульминация - резкий крик этих же музыкантов, внезапно переставших играть, и развязка – полет инопланетянина в красном с крыши театра в гущу толпы и следующий за этим фонтан из блесток. За все это время ты чего-то ждешь. Смотришь на ребенка, уснувшего на руках восторженного француза, на Жильбера Артмана, дирижирующего этим потусторонним, саскофонно-танцующим оркестром, на белые фигуры людей-бабочек, стоящих на возвышениях недалеко от сцены. Что-то должно произойти. Залп блесток. Аплодисменты. Еще раз аплодисменты. Пятиминутная пауза. "Не может быть, чтобы это было все". И потом – "Спасибо Вам, Иван Михайлович, что пригласили сюда! Очччень хорошо! Очччень незабываемо!" – высокопоставленный чиновник в галстуке, запорошенном пухом, жмет руку не менее высокопоставленному чиновнику с лысиной, скромно прикрытой серебряной блесткой. Чуда не произошло. Дорогая во всех смыслах публика довольна предчувствием.

Екатерина Яковлева