Михаил Боярский: Я купился на легкую жизнь актера

Где-то я читал о том, что ваши экранные и театральные образы не совпадают с жизненными, что вы самый настоящий самоед.

Абсолютная правда. Я не ленив и достаточно энергичен. Но внутри действительно «изъеден» самим собой. Когда я с людьми, мне гораздо проще, чем один на один с собой.

И все-таки вы, наверное, везучий человек?

Да, пожалуй. Господь хранит меня. Хотя всегда считалось, что актерство – грешное дело, потому что приходится играть чужие жизни. Надеюсь, что этот грех будет мне прощен. Думаю, что смогу оправдаться перед Всевышним тем, что со сцены пытался пробуждать в зрителях добрые чувства.

Семья, в которой вы появились на свет, была насквозь пропитана театром. Вам, наверное, от этой стези было не отвертеться?

Да уж конечно! Нянек у меня не было, а родители работали в театре: мама – у Акимова, папа вместе с братом – в театре Комиссаржевской. Так что все детство, отрочество и юность я провел за кулисами и очень рад этому. У нас в доме всегда был театральный народ. Более веселой, азартной и теплой компании я за свою жизнь не встречал.

Но родители ведь готовили вас к музыкальному поприщу?

Я ведь не соображал, что делаю. С пяти лет меня посадили за фортепиано, и я окончил музыкальную школу при консерватории. Я по гроб жизни благодарен родителям за музыкальное образование, но заниматься музыкой всю жизнь не хотел. В восьмом классе пытался уйти из школы, не хватало терпения ежедневно по шесть часов сидеть за роялем. Мне хотелось на свободу, к друзьям, во двор. Но все же по настоянию родителей я доучился. По сути дела их руками была сделана моя дальнейшая жизнь.

Сочетание актерского и музыкального образования не пропало даром, я стал «незаменим» в музыкально-драматических представлениях, которые были в моде. Публика их любила. Если бы у меня не было музыкального образования, моя судьба, возможно, сложилась бы иначе.

Но в театральный вуз вы ведь пошли по собственному желанию?

Я понимал, что делаю. После ежедневных утомительных занятий музыкой вырваться на волю, в театральный вуз, было настоящим счастьем. Я предвкушал легкую жизнь: выучил текст, вышел на сцену, сыграл – и отдыхай. Не жизнь, а малина! Я на это «купился», но за четыре года учебы понял, что ошибался. Первые шаги на сцене были чрезвычайно трудными. Я благодарен Богу, что в театре Ленсовета подобралась уникальная компания партнеров. Они подставили свои плечи начинающему артисту, укрепили веру в себя. Алиса Фрейндлих, Алексей Петренко, Анатолий Равикович, Анатолий Солоницын, Леонид Дьячков и, конечно, в первую очередь – Игорь Петрович Владимиров, который продолжил мое обучение после института.

Говорят, вы работали как проклятый, перекрывали все нормы актерской «выработки»…

Я не ожидал этого от себя. В школе я был ленив. Это была самая серьезная проблема моих родителей и учителей. Я был очень упрямым, непослушным, озорным и неработоспособным. А в театре произошло чудо: как только я вступал на подмостки, мог работать 24 часа в сутки. С тех пор стал трудоголиком. У меня до сих пор никогда не хватает воли отказаться от предложенной мне работы, даже если она не очень интересная. Даже если она мне и вовсе не нужна, я послушно ее выполняю, пытаясь добиться максимального результата: будь то текст капустника или поздравления футбольной команде «Зенит», новая песня или большая роль в сериале, концерт или телепередача.

Это, конечно, достойно уважения, но ведь есть пределы человеческим возможностям...

Пределов нет. Я часто себя сравниваю со спортсменом-многоборцем. Иногда, правда, ругаю себя за то, что, занимаясь чем-то одним, мог бы достигнуть больших результатов в этой области, но... Я, наверное, несколько распыляюсь. Был бы счастлив, если бы меня лишили возможности работать в кино, на телевидении и оставили бы только театр. Но для этого нужно, чтобы кто-нибудь мне приказал. Сам я сделать это не в силах. Я даже рад, что сейчас в моей жизни стало меньше кино.

Из репертуарного театра я ушел, имею возможность играть пять-шесть спектаклей в месяц. Получается – в радость, потому что это делается не по обязанности. Так что ухитряюсь лавировать между соблазнами.

В кино вам повезло или опять сыграла свою роль ваша потрясающая работоспособность?

Наверное, везение сыграло немалую роль. Но и усидчивость, конечно. У меня есть принцип: если уж полез на гору, то не свались, держись за выступ, чтобы не соскользнуть. Я научился цепко хвататься за те маленькие «уступчики», которые мне дарила судьба. Так было и в кино. Приобретался опыт. Поэтому, когда меня пригласили на одну из первых больших ролей в кинофильме «Старший сын» по пьесе Вампилова, какое-то представление о кино у меня уже было, не с нуля начинал.

Эта картина дала мне путевку в жизнь. Хотя там я вовсе не романтик, не герой со шпагой и шляпой. В дальнейшем помогла музыка. В следующем фильме – «Собака на сене» – надо было петь. Хотя сначала меня назначили на другую роль, но судьба оказалась благосклонной ко мне. Романтический шлейф этой роли дал о себе знать и в последующих приглашениях – на «Трех мушкетеров», на Де Брильи, на Дона Сезара де Базана и на другие работы подобного плана. У зрителей складывается впечатление, что я не слезаю с коня и бегаю по квартире в шляпе и со шпагой.

Вы когда-то говорили, что актерская профессия – из разряда зависимых. Как с этим обстоит дело сейчас?

Актер всегда зависит от того, кто предлагает материал, кто ставит, кто, извините, платит. Поэтому всегда были артисты, которые играли спектакли и пели песни о коммунизме, о стройках, об энтузиазме, то есть обо всем, что было угодно власть имущим. Но был Высоцкий, который об этом не пел, и его любила страна. Сейчас мы зависим от спонсорских денег. Эта зависимость не лучше.

К созданию собственного театра вас привело желание освободиться от творческой зависимости?

Доля правды в этом есть. Я хотел добиться такой же свободы, как театр Полунина, который несмотря ни на что «выбирался своей колеей». Мечтал и об организации актерского дома в своем театре, где собирались бы артисты из разных театров на «посиделки». Но мечты пока остаются мечтами. Может быть, что-то сбудется при мне, что-то останется детям. Ведь и Казанский, и Исаакиевский соборы строились не за неделю...

Вопросы задавал Павел Подкладов