Константин Райкин: Я должен несколько раз в день впадать в бешенство

- Константин Аркадьевич, вы как актер работали с замечательными режиссерами, собираетесь ли продолжить с ними какие-то контакты?

Мне очень трудно загадывать. Ведь и Роберт Робертович Стуруа, и Валерий Фокин, и Петр Наумович Фоменко, и Юра Бутусов - это целые миры. Пообщаться с ними в работе хоть раз - это уже большое везение. Юра уже два спектакля поставил у нас, Петр Наумович - один раз. Он создал настоящий шедевр – “Великолепного рогоносца”. Но я, честно говоря, даже и не надеюсь, что мне удастся отвлечь Петра Наумовича от его собственного театра. Потому что он так прекрасен, этот театр, он на меня производит такое воздействие, что пусть лучше Фоменко остается там… Я даже не буду его тревожить, буду смотреть, просто учиться, насколько это возможно. Я думаю, что больше у нас встреча не состоится. К сожалению. Потому что мы его в нашем театре обожаем. Наша работа уже состоялась, а я все равно продолжаю его любить и буду всегда любить за то, что он для нас сделал. Для меня он человек драгоценнейший. То же могу сказать про Валерия Фокина, у которого я участвовал в 16 спектаклях! Это очень много и если уж кто меня сделал артистом, то, скорее всего, он. Роберт Робертович Стуруа поставил у нас два спектакля, оба интереснейших. Второй - “Синьор Тодеро – хозяин” - принес нам столько успеха, столько радости! Прежде всего, радости общения с таким прекрасным человеком, как Стуруа. Действительно целый мир, просто “материк”. Но пока что повторные встречи с этими замечательными режиссерами не намечаются. Но… поживем, увидим.

- Вы в последнее время играли драматические, трагические роли. Но я всегда вспоминаю вашего потрясающе смешного Жака из спектакля “Жак и его господин”. У вас нет желания попробовать себя опять в комедии?

Я не люблю чистых жанров: чистую трагедию или комедию. Мне нравится, когда есть смесь жанров, какие-то совмещения, то есть, как в жизни бывает. Вот, например, мне было бы интересно сыграть трагифарс. Поэтому меня очень увлекает ближайшая работа в “Косметике врага”. Там мой персонаж -очень неоднозначный, да и жанр сложный, “намешенный”. Там много смешного, страшного, трагичного. А, если говорить одним словом, это детектив. Поэтому роль, конечно, страшит. Я ведь к каждой новой работе подхожу с трепетом. Может быть, “трепет” - это звучит немножко высокопарно… Правильнее было бы сказать, что это чувство элементарного страха. Я просто боюсь, что у меня не получится. Потому что каждая новая работа требует новых подходов, единого шаблона для подхода к любой работе нет. Каждая работа - это как другой вид спорта. Стал мастером спорта по лыжам, а тебе предлагают теперь игру в шахматы. (Смех). Ты плаваешь хорошо, а тебе с парашюта предлагают прыгать. Почему ты должен быть уверен, что у тебя и с парашютом получится также хорошо, как в бассейне?! Вот так и здесь: что-то похожее на затяжной прыжок.

- Говоря о комедии, я, по правде говоря, имел в виду commedia dell’ arte, где вы могли бы сплясать, как в “Труфальдино из Бергамо”…

Мне кажется, что, во-первых, я так сплясать уже не смогу. Хотя, может, я как-то по-другому спляшу. Надо ведь понимать, что существуют прелести разного возраста, это я говорю без всякой иронии. Я был молодым, у меня было очень много физической энергии, но очень многого я не умел. Теперь я обменял свои физические возможности на некоторое количество умений. Я умею больше, сил у меня поменьше, но желаний не меньше. Мне вообще, иногда кажется, что самое главное у меня еще впереди. У меня, действительно, такое есть ощущение, что сейчас - особый период в моей жизни. Он очень не простой, но я стою на пороге больших открытий для себя. Поживем, увидим.

- Хотелось бы поговорить о ваших ипостасях - худрука, режиссера, актера и педагога. Они дополняют друг друга или порой противоречат, мешают?

Я думаю, дополняют. Вообще, честно говоря, свободного времени не остается. Видимо, мой организма требует таких нагрузок. У меня ведь никогда не было свободного времени. Когда я был только актером, я все равно столько занимался, что на другое у меня не оставалось времени. И сейчас на досуг, на выходные у меня времени не остается. У меня организм сам придумывает что-то, для того, чтобы ему нагружаться. Ему хочется нагружаться. (Смех). Мне кажется, что я пока что в силах с этим справиться. Поэтому ни одна из функций мне не мешает. Одно дополняет друг друга. Потому что я… не то, что люблю командовать. Но в моей природе есть лидерское начало. Я могу за собой повести некоторое количество людей. Я могу и хочу это делать не потому что мне надо командовать, а потому что идеи, которые мне приходят в голову, связаны с группой людей. Они предназначаются не для одиночки, а для какого-то коллектива. И я в силах зажечь этой идеей людей, “опалить” и повести за собой. Я всегда это делал, даже, когда я был просто артистом: всегда чего-то придумывал и этим заражал других.

- Вы сейчас производите впечатление человека спокойного, несуетного, умиротворенного. А случается ли такое, что может довести вас до белого каления?

Да, это происходит каждый день. (Смех). Каждый день дохожу до белого каления. Видимо, это тоже какая-то необходимая часть моей жизни и потребность моего организма. И если нет внешних причин, чтобы дойти до белого каления, я все равно до него дохожу, потому что я что-то себе придумываю. Видимо, это какая-то ежедневная зарядка. Я должен несколько раз в день впадать в бешенство. (Смех). Тем более, для того, чтобы впасть в бешенство всегда есть причина. В жизни театра всегда много таких моментов, которые меня возмущают. Что ж, я так устроен. Может, в этом есть что-то здоровое. Конечно, это трудно выносить другим. Но я думаю, что было бы хуже, если бы я тихо таил в себе какие-то отрицательные эмоции, ненависть. А потом это выражалось бы в каких-то уродливых формах, чирьями бы вылезало, струпьями. (Смех). Или я бы просто подошел и кого-то тихо убил. Думаю, что это было худшим вариантом. Я могу разораться, и этим кончается.

- А нашего брата – писаку вам никогда не хотелось убить?

Почему же, мне очень часто это хочется сделать. (Смех). Тут очень важно не впасть в огульное обливание грязью всей пишущей братии критиков. Но, к сожалению, не все представители этой профессии понимают истинного своего предназначения. И вся их деятельность превращается в мелкие амбициозные самовыявления, которые иногда могут стать разрушительными для театра. Но среди пишущих и оценивающих театральное искусство, есть, конечно, люди талантливые. Их немного, их меньше, чем других, но они есть. Это люди, на которых я ориентируюсь, которых я слушаю, которых я приглашаю заранее, потому что они мне могут быть полезны. Они могут быть полезны в созидательном процессе, на пути к совершенствованию. Критика - это своего рода духовное врачевание. Это важно - исправлять нравы и публики, и самих работников искусства. Но это надо делать очень осторожно, деликатно. Это требует большого таланта. И вот когда его нет, а есть амбиции, есть желание самовыявляться, это сразу видно. А когда ты видишь человека талантливого, умного и, главное, - любящего театр - это бывает очень хорошо и полезно. И я с такими людьми дружу.

- Известно, что вы замыслили проект строительства в Марьиной роще культурного центра. Как он продвигается?

Продвигается. Хотя и не так быстро, как хотелось бы. Эта идея, затея - проект уже реально существующий в виде документов, большого коллектива людей, которые этим занимаются. И он обязательно реализуется.

- Сейчас, слава Богу, в Москве создается немало памятников замечательным деятелям культуры. Нет ли у вас мысли и желания инициировать создание памятника Аркадию Исааковичу Райкину?

… Мне это, честно скажу, в голову не приходило. Мне кажется, это правильная идея. Надо подумать, как это сделать. Чтобы это было талантливо, хорошо и в нужном месте, в нужное время.. У меня ведь к папе особое отношение. Я с ним как бы… каждый день общаюсь, разговариваю. И пытаюсь представить, как бы он отнесся к тем или иным проблемам в обществе, в нашем театре. У меня с ним постоянно идет диалог. А про памятник в Москве надо будет подумать. Такая подсказка мне нравится.

-Что в ваших диалогах отвечает Аркадий Исаакович на ваши вопросы по поводу ваших спектаклей, и вообще - о жизни его “Сатирикона”?

Скажу честно: я совершенно убежден, что ему спектакли, которые у нас идут, очень понравились бы. Он в целом очень порадовался бы тому, что происходит у нас. Может, потому что я прекрасно знаю то, как он меня оценивал. Он ведь для меня был больше папой, чем художником. Он сильно завышал свои оценки моей деятельности. У меня с самим собой гораздо более строгие отношения, чем были с папой по поводу моей работы. Он очень был щедр по части оценок.

БеседовалПавел Подкладов