Logo
Курсы валют:
  • Обменный курс USD по ЦБ РФ на 29.03.2024 : 92,2628
  • Обменный курс EUR по ЦБ РФ на 29.03.2024 : 99,7057

Люблю атаку на зрителя

Константин Аркадьевич, преподавание вам - в удовольствие или это, прежде всего, необходимость художественного руководителя театра готовить актерскую смену?

Необходимость готовить смену не исключает удовольствия, которое я от этого получаю. Я бы не стал заниматься преподавательской деятельностью, если бы это иногда не приносило мне очень острые моменты наслаждения. Увлечение театральной педагогикой было и раньше, просто сейчас это совпало с моими интересами художественного руководителя. Так что это, с одной стороны, необходимость для театра, с другой стороны - дело, которое для меня является одним из любимых.

Известно, что вы достаточно круты и как художественный руководитель, и как режиссер. В данном случае вы руководствуетесь такой же методой?

Да, пожалуй. Мне кажется, что только так и возможно. Я очень увлечен своими студентами, я их люблю, но любовь моя – чисто профессионального свойства. Я всерьез на них надеюсь, у меня на это поколение, на этих студентов сделана ставка в жизни. Набирая первый курс, я смотрел на них как на будущих артистов театра “Сатирикон”, и сейчас уже воспринимаю их именно так. Поэтому я с ними не церемонился, не сюсюкал. Того, кто мне не нравился, я просто выгонял. Таких оказалось немало. Если они меня в чем-то не устраивают в работе, я с ними бываю настырен и даже жесток. Я их переделываю так, как мне это представляется правильным. Ведь работа на большой сцене, в большом зале и вообще в профессиональном театре - это вещь жесткая, даже, я бы сказал, беспощадная. Ведь самые строгие судьи - это зрители. Поэтому лучше я на своих студентов лишний раз надавлю, накричу, чем они столкнутся с таким явлением, как уход зрителя. Я очень боюсь неуспеха, если хотите, я его боюсь больше смерти Ужаснее неуспеха, кашля в зале, отсутствия внимания со стороны зрителя ничего страшнее быть не может. Я терпеть не могу скуки, борюсь с вялостью на сцене. Считаю, что успех - это критерий. Он не абсолютный, но он абсолютно необходим. Это недостаточно, чтобы считать спектакль хорошим, но это совершенно необходимый фактор. Хороший спектакль без успеха – это, по-моему, абсурд. Если так случилось, значит, допущен какой-то просчет. В театре так не должно быть. Хорошее должно иметь успех. Если спектакль замечательный, он должен иметь огромный успех.

Вы сказали о вялости, но, по-моему, к вашим студентам это слово совершенно неприменимо. Я даже в какой-то момент испугался, что они не потянут, не выдержат.

Они, действительно, работают напряженно, но вы ведь видите результат и не знаете, какими силами этот результат достигнут. Для того, чтобы они не были вялыми и были достойными внимания зрителей, надо очень много работать. Я с ними работаю трудно и тяжело. И мне самому бывает очень трудно с ними, и им со мной. И я их мучаю, и они меня. А в общем, все это называется счастьем. Потому что, откровенно говоря, им очень повезло. Это случай в некотором смысле беспрецедентный, когда дипломный спектакль становится премьерой большого театра, причем, на большой сцене. Ведь это студенты, еще не закончившие театральный институт! На протяжении всего своего 4-ого курса они будут играть на большой сцене одного из крупных, одного из самых известных и востребованных театров Москвы. Причем, в этом спектакле нет ни одного артиста из взрослого поколения. Это - случай достаточно редкий, может, даже единственный. Это называется везеньем, счастьем, это надо ценить, и этому надо служить, это надо отработать. Чего я от них и жду, на что я и рассчитываю.

Здесь сразу возникает непростой вопрос: найдутся ли потом для них роли в репертуаре?

Роли я для них найду, и нашел уже, и дальше буду их активно в театре использовать и давать им творчески развиваться. Это - моя задача, мой творческий интерес, мой долг, если хотите. Тут все связано воедино. На одном чувстве долга в театре тоже не продержишься, тут нужна еще другая заинтересованность - творческая. Я с ними общаюсь не как с детьми, предъявляю им требования как к артистам театра. Они играют роли во всех последних спектаклях, иногда даже главные роли. В “Доходном месте”, например, главную роль играет Глафира Тарханова, а теперь и Марина Дровосекова играет взрослую, даже возрастную роль. Я вправе от них требовать очень многого и вправе на них рассчитывать. Что я и делаю.

Не будут ли они противопоставлены основной труппе? Не станет ли их команда “театром в театре?”

У меня нет вообще такого понятия - основная и не основная труппа. У меня уже это бывало, когда дееспособное, активное, новое поколение очень активно зримо, ощутимо вливалось в жизнь театра и становилось “главным” поколением театра. Так произошло с Денисом Сухановым, Гришей Сиатвинда, Граней Стекловой. Они не только пришли в театр, но и сыграли все главные роли в “Кьеджинских перепалках”, у нас был такой “этапный” спектакль. Они сразу заявили о себе, как о ведущих артистах театра. Сейчас Граня Стеклова - самая востребованная актриса. Гриша Сиатвинда и Денис Суханов в этом году получили Государственную премию за свои последние работы. Они - ведущие артисты в буквальном смысле слова, на них держится репертуар театра. Я надеюсь, что так случиться и сейчас. Глафира Тарханова, например, сыграла уже вторую роль: после Полины в “Доходном месте” - Нину в “Маскараде” - спектакле, который поставил Владимир Агеев. Значит, здесь есть какая-то последовательность. Так, я надеюсь, произойдет и с этими, формально говоря, артистами-студентами. А с кем-то придется расстаться. Я ведь никогда не клялся им в верности. И если они меня не будут удовлетворять дальше, я попрошу их уйти. Это вполне возможный вариант.

Становятся ли они вашими единомышленниками, или пока еще - просто слепыми исполнителями мощной воли своего мастера?

До единомышленников, так уж впрямую, им еще не пора дорастать. Потому что в театре существует такое понятие (и не надо закрывать на него глаза) как некий офицерский состав и состав рядовых. По своему опыту, мере убежденности в искусстве, привязанностям они - еще все-таки рядовые. А это значит, что они пока - исполнители моей воли. И не надо в этом смысле лукавить и кокетничать. Другое дело, что в них, как мне кажется, уже прорастают зерна любви к такому театру, которые я заронил. Надеюсь, что они станут приверженцами такого театрального направления.

Можете ли вы вкратце сформулировать, в чем состоит это направление?

Наш театр открыт для зрителя и даже любвеобилен по отношению к нему. Это - очень энергичный, но не эпатирующий театр. Актеры выходят изначально к зрителям, и для них, для зрителей работают. Это - явление не частое. Многие театры декларируют, что они не любят зрителей, им важнее процесс репетиций, чем встреча со зрителем. И что зрителя они “допускают” до своего разговора с Богом (у них, видимо, есть прямая с Богом связь). А зрители здесь совершенно необязательны. У меня всегда были другие ориентиры. И я хочу, чтобы молодежь к такому театру прикипела, полюбила его, чтобы это стало их верой. Но для этого должно пройти время. Во-первых, они должны смотреть вокруг, сравнивать. Я люблю, когда они ходят и смотрят другие театры: хорошие актерские работы, хорошие спектакли, хорошую режиссуру. Я хочу, чтобы они меня продолжали любить, но в сравнении с другими. Мне кажется, что мне и моему театру сравнения не страшны. И не потому, что мы лучше всех. Просто мне кажется, что в ряду очень интересных театров, интересных режиссеров, мы тоже занимаем свое достойное место. Они должны это понимать и быть единой семьей. Но это -дело времени. Поэтому своими единомышленниками я их пока не считаю, но, то, что в результате мы будем одной веры, надеюсь.

Кстати, об одной вере. Вам как актеру всегда было свойственно чувство меры, даже в самых страстных монологах. Мне кажется, что именно этого вашим питомцам пока не хватает. Порой они яростно рвут страсти в клочья и старательно “хлопочут физиономиями”. Как вы считаете, это уйдет само или над этим придется много работать?

Я этим занимаюсь. Хотя чувство меры мне самому не было свойственно. Это приобретается с опытом. Меня раньше тоже очень захлестывало, и я очень любил “садиться на глотку”. Общение с замечательными режиссерами меня постепенно приучило к другому. Мне очень повезло, что я работал с замечательными, лучшими режиссерами, которые меня очень многому научили. Я согласен, что излишняя “крикучесть, оручесть, дероглотничество” - это не лучшие черты спектакля. (Хотя, честно говоря, особого перебора пока не вижу). Но ведь у молодых нет опыта, и их темперамент может выражаться миллионами способов. В молодости нет разнообразной палитры, которой обладает зрелый мастер. Для них темперамент – это значит повышенный тон. Я сам не люблю, когда на сцене много кричат, и с этим борюсь очень давно. И постепенно совладаю.

“Снегурочка” - это осознанный выбор драматургии или просто пьеса, в которой была возможность занять всех студентов?

Это осознанный выбор. Честно говоря, я давно бродил около этой пьесы. Островский для меня - лучший русскоязычный драматург, самый мощный, великий. “Снегурочка” - это одна из пьес, которая меня давно увлекает. Когда у меня возник курс, мне довольно быстро пришла в голову идея, что это - как раз тот вариант, когда юность культуры, нации, о которой говорит в иносказательной форме в своей сказочной утопии Александр Николаевич, может очень красиво совпасть с буквальной молодостью исполнителей. Эта идея мне очень понравилась, и я понял, что она должна закончиться какой-то реализацией. Тогда я и выбрал пьесу для их диплома.

Является ли “Снегурочка” - по вашим внутренним ощущениям - неким продолжением “Доходного места”?

По внутренним ощущением - конечно. Во-первых, это связано с моим восприятием жизни и Островского тоже. Ведь Островский - очень разный, он как драматург по внешним параметрам в разных пьесах очень не похож сам на себя, он разный. На нем, как на Шекспире можно построить весь репертуар театра. Малый театр, который вырос весь на Островском, буквальный пример того, как великий театр вырос практически на драматургии одного великого драматурга. Но при этом Островский - очень цельный, он пишет об одном и том же - о любви. В любой его пьесе есть любовь. Это прекрасно. И я уверен, что двумя пьесами Островского мы “не отделаемся”, мы с ним не расстанемся, пока не выясним наших отношений. Я думаю, что у нас должен быть какой-то третий спектакль по Островскому.

А сами вы не хотели бы сыграть в пьесе Островского?

Конечно, хотел бы. Но нужно найти режиссера, который смог бы поставить это на большой сцене. А умеющих ставить на большой сцене режиссеров не так много. Их вообще не много, а для большой сцены режиссеров просто по пальцам пересчитать можно. Многие хорошо себя чувствуют в малых формах, а для большой сцены нужны особые умения, особая энергия. На большой сцене и ставить, и играть труднее. В малых формах заполнить энергией небольшое пространство - легче. Это не значит, что легко, но все же легче. И там потери не столь губительны. Ну, немножко сбились с ритма, ну “провисли”, потеряли напряжение. В малом зале это не столь трагично. В большом зале, если ты потерял ритм, напряжение, ты с огромным трудом сможешь это потом восстановить. Иначе сидящий в 25-м ряду зритель просто встанет и уйдет. К тому же, если твой театр находится в Марьиной Роще, не в самом интеллигентно-центральном, интеллектуальном районе Москвы. (Смех) Хотя здесь свои есть уже полюбившиеся мне законы. Здесь публика попроще, если хотите и погрубее, и это мне очень нравится. Но она долго не будет мучиться от вялости происходящего на сцене, она просто встанет и уйдет. Поэтому всякие вялые экзерсисы на сценах центральных театров, таких, которые находятся рядом с Кремлем, мне просто не позволительны. Я просто не рискую приглашать таких режиссеров, которые проводят такие эксперименты на большой сцене. Эпатаж зрителя - это не для Марьиной Рощи. Я не могу себе этого позволить. Мне приходится “вертеться на пупе”, чтобы сюда, в Марьину Рощу, приехали зрители. На самом деле, конечно, к нам ходят не только из Марьиной Рощи, мы ведь не районный театр, а государственный, к нам приезжают отовсюду. Но чтобы сюда добраться, надо потратить время, а потом и “утрудниться”, чтобы выбраться отсюда. Поэтому, чтобы окупить затраты, надо показывать что-то очень активное, яркое, что в результате может полюбить зритель. Зрителей надо отблагодарить, за то, что он пришли, сидят и смотрят спектакль.

Значит, вашему “Сатирикону” – не до эпатажа, не до экспериментов?

Мы не будем эпатировать, а экспериментировать мы должны, что и делаем всегда. Это не одно и тоже. Эпатаж - это внутренняя установка, когда шокируют “по-плохому”, агрессивно и при этом не любят публику. То есть, театральный напор с отрицательным знаком. Но прессинг, атаку на зрителя я люблю. Атаку положительным темпераментом, любовью, красотой и благородством…

Вопросы задавал Павел Подкладов

Продолжение следует

Российский посол в США прокомментировал отказ американских властей сотрудничать с РФ в борьбе с терроризмом

Российский посол в США прокомментировал отказ американских властей сотрудничать с РФ в борьбе с терроризмом

Американские власти отказались сотрудничать с Россией в борьбе с мировым терроризмом. Об этом сообщил российский посол в США Анатолий Антонов. Он заявил, что Россия никогда не бегала за США и не выпрашивала никаких подачек.

Выступление Байдена было прервано протестующими пацифистами

Выступление Байдена было прервано протестующими пацифистами

Они обвинили его в крови на руках.

Экспорт овощей из России вырос почти в два раза

Экспорт овощей из России вырос почти в два раза

Импорт, в противоположность этому, сократился.

В России прогнозируют резкое подорожание бытовой техники

В России прогнозируют резкое подорожание бытовой техники

На это может повлиять снижение планки беспошлинных онлайн-покупок.