Желтый жоп Ленина и повешенный в туалете

Действительно: откуда было взяться дворянской осанке, утонченности манер, булгаковской ироничной сумасшедшинке в этом рабочем пареньке, в молодости случайно попавшем в театральное училище благодаря виртуозной игре на ударных инструментах в кинотеатре?! Тут уж о генах речи нет, тут подымай выше – к персту Божьему… Жизнь его неслась стремительно, как гоголевская птица-тройка. Станок – барабан – театральное училище в Горьком – провинциальный театр – (в 28 лет!) школа-студия МХАТ - Современник – МХАТ – всесоюзная слава – болезнь – штатная операция на сердце – смерть… А за этими сухими строчками – необыкновенные роли, народная любовь, три женитьбы, дети, легенды, которые до сих пор ходят в среде его собратьев по профессии…

Он был самым взрослым на своем курсе в школе-студии. И, как говорят коллеги, - уже сформировавшимся артистом. Но столичный лоск никак к нему никак “не прилипал”. Галина Волчек вспоминает: "Вдруг в моей жизни появился великовозрастный выпускник Школы-студии МХАТ: старше меня на семь лет и деревенского происхождения. Он разговаривал так, что некоторые обороты его речи можно было понять только с помощью специального словаря (например, "метеный пол" в его понимании - пол, который подмели, "беленый суп" -суп со сметаной, "духовое мыло" - туалетное мыло и т. д.). Внешне мой избранник выглядел тоже странно: лысый, с длинным ногтем на мизинце, одет в бостоновый костюм лилового цвета на вырост (а вдруг лысеющий жених вытянется), с жилеткой поверх "бобочки" - летней трикотажной рубашки с короткими рукавами у воротника поверх "молнии" величаво прикреплялся крепдешиновый галстук-бабочка. Таким явился Женя в мой дом. Поначалу папа пребывал в смятении, потому что поддался влиянию няни, которая прокомментировала внешность моего избранника словами: "Не стыдно ему лысым ходить, хоть бы какую-нибудь шапчонку надел..." Кстати, потом, когда Волчек и Евстигнеев разошлись, та самая няня долго вспоминала Женю, который стал для нее абсолютно “своим в доску”... Да и отец Галины Борисовны – известный кинооператор - полюбил своего первого зятя, снимал во всех своих фильмах, хотя бы в маленьком эпизоде.

На начало-середину 60-х приходятся первые мгновения славы Евстигнеева. После "Голого короля" в "Современнике" он проснулся знаменитым. А настоящая всенародная известность пришла в 1964 году - после роли Дынина в фильме режиссера Э. Климова "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен". В среде кинематографистов и фильм, и роль Евстигнеева были встречены с восторгом. Посыпались предложения от режиссеров: в 1965-1966 годов артист снялся сразу в девяти фильмах. Потом были “Золотой теленок”, “Зигзаг удачи”, “Семнадцать мгновений весны”, “Место встречи изменить нельзя”, “Необыкновенные приключения итальянцев в России”, “Собачье сердце”, “Города Зеро”, “Берегись автомобиля”, “Скверный анекдот”, “Бег”… Перечислять, восторгаться и удивляться можно еще долго. Рассказывают любопытный факт: оказывается знаменитая сцена картежного поединка в “Беге” была импровизацией: Ульянову и Евстигнееву разрешили делать ее, как получится. За ночь было снято 22(!) дубля — и один из них стал подлинным шедевром.

Он любил жизнь во всех ее проявлениях, был настоящим русским мужиком со всеми слабостями, присущими этой категории населения Земли. К тому же, его обожали все вокруг. Биографы пишут о его любви к футболу. “Ложе прессы предпочитал обычную трибуну. Народ одобрительным гулом сопровождал его появление на трибуне. Стихал матерок, люди подтягивались, заговаривали, без назойливого любопытства, достойно, со знанием дела отпускали замечания по ходу игры, спорили о ситуациях, возникающих на поле. Угощали семечками и всем, чем бог послал, благо закон (сухой) еще не подоспел. Окружала атмосфера всеобщего футбольного братства”. Угощали, естественно, не только на трибунах. Но сердце его было не вечным. В какой-то момент, “мотор” стал давать сбои, и, как результат, - два инфаркта.

За этим последовали неприятности в театре. Обратимся вновь к историкам: “После второго инфаркта, который случился у Евстигнеева в 1988 году, он попросил худрука МХАТа О. Ефремова оставить его на год доигрывать только старые спектакли, не репетировать ничего нового. Однако О. Ефремов повел себя неожиданно. "У нас же театр, производство - если тебе трудно, то надо уходить на пенсию", - сказал он Евстигнееву. Вполне вероятно, что сказал он это второпях, не слишком задумываясь над смыслом сказанного. Однако артиста это сильно задело. И он на самом деле ушел на пенсию. Он продолжал играть старые роли на сцене МХАТа, однако ни одной новой после того разговора с Ефремовым больше не сыграл”.

Потом, как в страшном сне для всех тех, кто был рядом: поездка за границу для операции шунтирования. Третья жена Евстигнеева вспоминала его слова: "У меня столько сил и энергии, я столько еще могу сделать, а сердце, как двигатель в старой машине, не тянет. Надо только двигатель отремонтировать, и все будет в порядке". “Перед операцией профессор, как у них положено, рассказал (и нарисовал) пациенту, что с ним будут делать. Услышав, что все коронарные артерии забиты и он жив благодаря минимальному просвету в одной из них, Евстигнеев покрылся испариной... и через несколько минут наступила клиническая смерть. Его откачали и начали оперировать. Через четыре часа жене Евстигнеева сказали, что операция была сделана блестяще, но пациент скончался...”

Однако в финале не хочется минора. Как я уже говорил, на театре до сих пор ходят легенды и байки про великого артиста. Ими я и завершу заметку.

Однажды компания артистов поспорила, кто лучше сыграет этюд по системе Станиславского. Придумали предлагаемые обстоятельства: ты открываешь дверь общественного туалета, а там – повешенный. Туалетом в этюде служил шкаф. Пробовали несколько человек, в том числе Гафт и Калягин. Заслужили аплодисменты. Евстигнеев в это время спал. Но его растолкали, уговорили, объяснили ситуацию... Евстигнеев пошел к шкафу. Уже через секунду весь номер гоготал, видя как тот приседает, припрыгивает перед дверцей стенного шкафа, стискивая колени, сначала деликатно постукивает в дверь "туалета", потом просто барабанит. Наконец, доведенный до полного отчаяния, он рвет на себя дверь, видит "повешенного", ни секунды не сомневаясь, хватает его, сдирает вместе с веревкой, выкидывает вон, и заскочив в туалет, с диким воплем счастья делает свое нехитрое дело, даже не закрыв дверь! Громовой хохот, крики "браво", и единогласно присужденная Евстигнееву победа. Артист раскланялся и рухнул досыпать.

Второй эпизод мог закончиться очень печально. Но, слава Богу, пронесло. Однажды во время официозного спектакля "Большевики", в котором Евстигнеев играл роль Луначарского, случился смешной казус. По сценарию Луначарский должен был выйти из комнаты, где лежал раненый Ленин, и произнести такую фразу: "У Ленина лоб желтый..."

Евстигнеев выходит на сцену и на весь театр произносит:

- У Ленина жоп желтый!

Гробовая тишина, после чего артисты расползаются по сцене, содрогаясь от хохота. Зрители, схватившись за животы, корчатся в креслах.

Никаких административных мер принято не было. Политические начальники предпочли "не заметить" оговорки…

Павел Подкладов

Использованы фрагменты публикаций Федора Раззакова и Алексея Теплякова