Аркадий Высоцкий: Отец за три дня до смерти стоял на сцене полумертвый

вторая часть

Тот день 25 июля 1980 года не забыть никогда. Тогда казалось, что от души оторвался кусок, и ты осиротел. Долго не спасали “ни Верка, ни водка”… При любом упоминании о нем непроизвольно лились слезы, и спазм сжимал глотку. До сих пор душу гложет червь вины: чего-то недоглядели, не почуяли, не спасли. Оставалось одно – беречь память. Собиралось все, что печаталось: и официально, и в самиздате, хотя и там было предостаточно и елея, и желания примазаться к славе. Потом ошарашили появившиеся обоймой “Прерванный полет” Марины, какие-то страшные подробности о пьянках и наркоте, разборки близких и родных. Но это отлетало, как накипь. Важнее было, что стали издаваться его книги, винилы, потом - семь черных дисков, выпущенных лучшим другом Мишей Шемякиным. И, конечно, фильмы, в которых его глаза были близко, и голос звучал, как орган. После фильма Митты, заканчивавшегося словами о том, что арап не знал, что его ждет впереди, ползала рыдала навзрыд…

Самые близкие друзья хранили молчание. Сева Абдулов три года не мог вымолвить ни слова о друге: душа разрывалась. Теперь и Сева ушел… “Чтобы там тебе пелось и, конечно, пилось” – так написал о Володе его тезка Солоухин. Хорошо, если им сейчас с Севой, Иосифом, Булатом, а, может быть, и с Александром Сергеевичем там , действительно, славно поется и сладко пьется, и посматривают они оттуда на нас – суетных и несмышленых - с улыбкой и сожалением…

Аркадий, Владимир Семенович к театру относился свято?

Да! По этому поводу было много спекуляций, что он мог накануне премьеры уехать, запить, исчезнуть. Что там греха таить: бывало. Но мало ли что ни бывает, когда человек болен. Тем более, что, как правило, не только он бывал в этом виноват: очень многие его сознательно подпаивали, увозили… Но одно то, что за три дня до смерти он стоял на сцене, говорит о многом. Ведь он был уже практически полумертвый. Он сбежал из Склифа после гомосорбции и поехал в театр. Он свято относился к театру, и делал это совершенно не ради денег: деньги там были мизерные. Очень чтил Любимова. У них, конечно, были сложные отношения, но он его безгранично уважал. Я думаю, что театр он ставил гораздо выше, чем свою кинематографическую деятельность.

А свою поэзию он ставил вровень с театром?

Это сложный разговор. Меня эта проблема волнует, вот даже сравнительно недавно мы и с мамой по этому поводу беседовали. Понимал или не понимал Высоцкий, каков на самом деле уровень его таланта? Как он относился к своей славе? На эту тему у него самого есть много текстов, есть также воспоминания великих современников, которые с ним общались. Что касается поэзии… Вы знаете, он много читал, знал высокие образцы поэзии. (Он не был безграмотным и темным, как его иногда представляют). И сравнивая себя с великими поэтами, я не думаю, что он сознательно ставил себя в один ряд с ними. Он был достаточно трезвый человек. Тексты у него потрясающие, иногда он творит какие-то сумасшедшие вещи с русским языком, но его поэзия – это, прежде всего, песни. Это не тексты, которые сейчас издают, и говорят: вот это поэт Высоцкий. Мне кажется, что Высоцкий не относился к своему песенному творчеству, как к поэзии. Это были музыкальные монологи о персонажах, которые населяли его фантастически обширный кругозор. Все то, что он делал, в том числе, и его интереснейшая проза - это тоже продолжение того актерского существования в мире. Проза его либо написана от первого лица, либо от имени персонажа, с которым он себя отождествляет. И пьесы его, какие-то детские истории – это то же самое. Поэтому я бы не причислял его тексты к поэтическим вершинам: там есть свой пантеон. Владимира Семеновича просто по другим меркам нужно мерить. Скажем, есть поэзия Пастернака и тексты песен Высоцкого: даже на одну полку не поставишь. Не потому, что одно лучше, другое хуже, а потому что это разные вещи. Мне почему-то кажется, что он так же оценивал себя и считал, прежде всего, актером. Мне, во всяком случае, хотелось бы так думать.

Есть ли у вас какие-то свои пристрастия в области актерского и песенного творчества Владимира Семеновича?

Да, конечно. Из песен моя самая любимая – это все-таки “Кони”. Хотя я люблю “Гербарий”, “Райские яблоки”, одна из любимых - “Истома ящерицей ползает в костях”. Но это – поздний Высоцкий. А из ранних, тех, что принято называть блатными песнями, я люблю практически все. Я их считаю их даже более “чистыми”, чем какие-то философские, поздние тексты. Совершенно гениальной считаю песню “Нам сегодня рассказали из рук вон плохую весть”. Кроме того, из ранних любимая - “Если друг оказался вдруг”. А что касается кино, то любимый фильм – однозначно “Интервенция” Полоки. Бродский в этом фильме – это самое яркое, что удалось сделать в кино Высоцкому. То, что потом пробовал Юнгвальд-Хилькевич в этом жанре – “Опасные гастроли” – это неудачная попытка подражания. Но, конечно, ни одну роль в кино я бы не сравнил с театральными работами, потому что они – на несколько уровней сильнее. Там была возможность за много лет отточить роли.

Есть ли вероятность, что вы возьметесь за сценарий фильма, посвященного отцу?

Я наверняка это сделаю, если буду жив. Просто пока что я к этому не готов. Было предложение от одного из лучших сценаристов, друга отца Эдуарда Володарского, с которым у нас очень хорошие отношения. Он ведь тоже решился на это не сразу, сколько лет прошло! Но все же решил написать о Высоцком сценарий художественного кино. И предлагал мне делать это вместе. Но я отказался. Не знаю, когда я буду готов к этому. Но это обязательно произойдет, и именно таким образом я, наконец, и выскажусь всерьез. Потому что я стараюсь поменьше говорить, давать интервью, не считая себя большим специалистом. Но то, что есть сказать, я скажу, когда напишу сценарий.

Беседу вел Павел Подкладов