Василий Шукшин: Сплю с зажатыми кулаками

В последнее время стали появляться публикации о том, что вдова Шукшина Лидия Федоссева считает, что в ту трагическую ночь на съемках фильма “Они сражались за Родину” ее мужа убили. Теперь уже это никто не сможет доказать, но беру на себя смелость сказать, что Василия Макаровича действительно, убили. Не в прямую, а косвенно. Потому что тех иезуитов, которые измывались над ним, не давая реализовать заветный замысел – фильм о Степане Разине, невозможно назвать иначе, как убийцами. Задумал он этот фильм еще в середине 60-х годов и можно сказать, “утонул” в этой идее. Биографы пишут, что “после того как в марте 1966-го была принята заявка на литературный сценарий “Конец Разина”, Василий Макарович практически перестал сниматься, полностью сосредоточившись на этом проекте. Списки прочитанных книг о крестьянской войне и ее предводителе росли в геометрической прогрессии. Шукшин изучал обычаи того времени, воинские приемы и уклад жизни казаков. В поездках по Волге подбирал песни, присматривал натуру. Собранный материал был настолько обширен, что его с лихвой хватало и Шукшину-режиссеру, и Шукшину-писателю. Параллельно со сценарием о Разине рождался исторический роман “Я пришел дать вам волю”.

Сейчас, наверное, та чиновничья сволочь, которая запретила этот фильм, съемки которого уже были назначены на лето 1967 года, благоденствует, потребляя персональные пенсионные блага на благоустроенных дачах. Не знаю, понимают ли они, что лишили свой народ одной из великих страниц его истории и погубили того, кому они не то, что в подметки не годились, а ступать по следам, которые сделали эти подметки, были недостойны. Тем не менее, факт остается фактом: “выяснилось, что исторический фильм в двух сериях — это дорого и неактуально. “Разина” заморозили до лучших дней. Для Шукшина это был жестокий удар”. Вот как рассказывает о тех временах народный артист России Станислав Любшин, которого с Василием Макаровичем связывали настоящие творческие и дружеские взаимоотношения. “Ведь тогда прежде чем фильм доходил до зрителя, его должны были утвердить 36 редакторов: каждый отрабатывал свою зарплату, настаивая на собственных поправках, не зная, что “посоветовал” другой. Шукшин говорил, что если всех 36 пройти, так измызгают, что и снимать не захочешь. Ни одного фильма не вышло, чтобы, как он задумал, так и снял”.

Любшин – не большой любитель публичных рассказов. Но про Шукшина говорит с любовью и разрывающей душу искренностью. Однажды он согласился прийти на “Кинопанораму” к Каплеру только для того, чтобы рассказать о “Степане Разине”. “Каплер мою биографию рассказывает, про фильмы говорит тепло, с уважением, так, что забываешь о телекамере, ощущение, точно на кухне сидишь. А затем, как мы с ним договорились, он про планы мои спрашивает. И я начинаю про “Степана Разина” рассказывать, что Шукшин скоро запускается, мне характерную роль дает. Женский голос сверху раздается: “Стоп!” В наушники Каплеру долго что-то объясняют. Начинаем повторять. Доходим до Шукшина, опять съемку прекращают. В третий раз с потолка прибежала разъяренная располневшая женщина, вся в красных пятнах, говорит, нельзя упоминать о “Степане Разине”, никогда этого фильма не будет. Мы с Каплером деликатно на наив жмем: ну подождите, я вчера слышал, что будут снимать, а я вчера - Шукшина видел... Записать-то мы все-таки записали, но когда передача вышла, от моего рассказа осталось только, что я войну помню и жил в деревне за Останкино - во Владыкине... Я не знал, как в глаза смотреть Василию Макаровичу. А у Каплера это последняя передача была, убрали его с телевидения...” Про чиновников тех лет он говорит с ненавистью: “…они наглую отговорку на все случаи жизни придумали: “Очень много Шукшина на экране будет”. “Степана Разина” закрыли, потому что несколько кинематографистов написали разгромные закрытые рецензии. Картину угробили, и, по-моему, здоровье Василия Макаровича. Группа не разошлась, стали снимать “Печки-лавочки”, а между собой договорились: на телевидении, в кино, в газетах, в компаниях рассказывать, что Шукшин продолжает работу над “Разиным”, чтобы гласность была”.

…Личная жизнь Василия Макаровича тоже не очень-то складывалась. Сначала возник роман с Беллой Ахмадуллиной, потом встретил Викторию Софронову, с которой прожил около года. Далее – опять слово биографам: “… летом 1964-го на съемках в Судаке Василий увидел молодую актрису Лидию Федосееву. По иронии судьбы Шукшин должен был сыграть бывшего уголовника, а знакомство будущих супругов произошло под песню “Калина красная”. К тому моменту, когда Софронова родила дочь Катю, новый роман был в разгаре. Поставленный Викторией перед выбором, Василий какое-то время метался между ней и Лидией, как меж двух огней, причем обе с содроганием вспоминают злые и самоубийственные шукшинские запои тех дней”.

Разошелся он с Викторией болезненно. Любшин говорит: “очень болезненно он это переживал, и как всякий русский человек - ярко, так, что заборы летели. Когда он за оглоблю брался, из группы к нему подойти не могли. Только Лида Федосеева, тогда хрупкая, тоненькая, изящная, городская, смело входила в тот огненный круг, который он оглоблей описывал, обнимала его через плечо, он слабел, затихал на глазах, и вела домой... После этих сцен, приходя на съемку, он в людей всматривался: обидел он накануне человека или нет, не помнил, что вечером было. Никто ему ни слова не говорил, только глаза отводили, а он, как ребенок, по взглядам пытался определить, что вчера вытворял. Если ничего страшного, он так радовался, таким легким и веселым человеком становился!” Потом, уже после смерти Шукшина, Любшин отдал дань великому писателю и снял замечательный, очень шукшинский фильм “Позови меня в даль светлую”…

За несколько дней до смерти Василий Шукшин и его лучший друг Георгий Бурков во время съемок фильма “Они сражались за Родину” оказались в одной гримерке. Пока Василий Макарович ждал, когда освободится гример, он взял пустую папиросную коробку и принялся на ней что-то выводить красной тушью. “Чего это ты там рисуешь?” — спросил у него Бурков. “Да так… Дождь, горы, облака. В общем, похороны”, — ответил Шукшин. Бурков отругал друга и забрал у него пачку со страшным рисунком. Но горе уже было рядом. Бурков потом вспоминал, что около четырех утра вышел на палубу и увидел Шукшина. Василий Макарович стонал от боли и, держась за сердце, попросил какую-нибудь таблетку. Как назло (или еще одно совпадение?), врача на теплоходе не было - она отпросилась на свадьбу. Бурков разыскал у кого-то капли, которые Шукшин выпил прямо из пузырька, не разбавляя водой. И ушел в свою каюту. Навсегда…

Павел Подкладов

Использованы публикации Ивана Карасева, Ирины Корнеевой в “РГ” и некоторые материалы “АиФ”.07-25