Послание в вечность

Сейчас уже смешно доказывать кому-то, что этот фильм переживет и его создателей, и многие последующие поколения россиян. Но сорок лет назад его судьба висела на волоске. Достаточно сказать, что один известный живописец, патетически вздымая длани в небу, восклицал: “Создается впечатление, что авторы ненавидят не только русскую историю, но и саму русскую землю, где всегда грязь и слякоть…” (В скобках отметим, что для некоторых художников изображение нашей истории исчерпывается нагромождением на необъятных полотнах отдельных знакомых лиц, и “достоверность” русской истории ограничивается их портретным сходством с оригиналами). Впрочем, не будем злословить, а вернемся к “юбиляру”.

Конечно, русскому человеку в глубине души обидно было видеть, как дика и страшна была Русь времен Андрея Рублева. И дело тут не только и не столько в татарах, захвативших страну, а в самих русских князьях, ради власти готовых идти брат на брата. Но не Тарковский же был в этом виноват! Почитайте Карамзина, Соловьева и поймете: то, что показано в Рублеве – это только эпизод огромного кровавого периода передела власти на Руси. Который, к великому нашему прискорбию, является процессом перманентным…

В середине 60-х группа Тарковского предъявила к сдаче фильм “Страсти по Андрею”, хронометраж которого составлял 3 часа 15 минут. Фильм принят не был. После неоднократной переработки появилась версия под названием “Андрей Рублев”. Но и она не была одобрена. Фильм заперли в хранилище, но при этом (sic!) продали за рубеж. И только через пять лет (видно, под влиянием восторгов, которые раздавались в адрес шедевра с Запада) картина вышла на наши экраны. Как считают специалисты, переработка фильма была истинно творческой, и даже Андрей Арсеньевич относился ко второму варианту, как к наиболее точному воплощению своих намерений. А намерения по тем временам у Тарковского были самые необычные. О них красноречиво свидетельствуют некоторые его высказывания: “Наш фильм ни в коем случае не будет решен в духе исторического или биографического жанра…” “Уйти от литературщины… Отказаться от повествовательности…” “Детали, костюмы, утварь… Не глазами историков, археологов, этнографов, собирающих музейные экспонаты…” И эта позиция абсолютно соответствовала образу Андрея Рублева, о котором не было известно ничего: ни года рождения, ни биографических вех, а только его произведения. Как говорят историки, “об этом великом художнике известно только то, что он - великий художник, все остальное надо додумывать или выдумывать”. Что и говорить, “выдумка” получилась гениальная…

Роль Рублева, как известно, сыграл замечательный русский актер Анатолий Солоницын. Но мало кто знает, что только Тарковский разглядел в нем Рублева. Хотя режиссера отговаривали, дескать, зачем тебе этот провинциальный актер?! Пытался воздействовать на ученика даже сам Михаил Ромм. Более того, на заглавную роль в фильме был практически утвержден известный артист Станислав Любшин. Но режиссер был непреклонен. То ли для худсовета Мосфильма, то ли для того, чтобы доказать свою правоту себе же самому, он взял штук двадцать фотопроб разных актеров и показал их специалистам по древнерусскому искусству. Все выбрали Солоницына, хотя никто не знал, как выглядел Рублев на самом деле…

Дочь Солоницына – Лариса - рассказывает о том, что ее отец и Тарковский абсолютно совпадали по внутренним творческим позициям. “Андрей Арсеньевич был человеком, требующим абсолютного к себе доверия, беспрекословного подчинения, а отец считал, что высшей актерская доблесть – это точное выполнение замысла режиссера”. Анатолий Солоницын, действительно, пытался точно и даже истово выполнять то, что от него требовал Тарковский. Как известно, Андрей Рублев в соответствии со сценарием, должен был хранить обет молчания, но в финальной сцене – заговорить. Брат актера Алексей рассказывает об этом так: “Тарковский мимоходом сказал Солоницыну: “Толя, ты должен помолчать с месяц-два, голос должен стать надтреснутым, старческим”. Так он не только молчал, объясняясь знаками, но в последние дни перед съёмками перетянул горло шарфом. Мог ведь вообще связки посадить, как мы потом узнали…”

Другой актер, который тоже не сразу был утвержден на роль Бориски в “Андрее Рублеве”, - Николай Бурляев пишет о перипетиях съемок так: “Поздняя осень, время сносных заморозков и первого снежка. Тарковский и вся группа утеплились добротными овчинными полушубками. Режиссер командует: “Мотор, начали!” Под холодным проливным дождем, полосующим по кадру несколькими брансбойтами, Бориска понуро идет вдоль обрыва, поддевает ногой камень. Вместе с камнем с обрыва падает и его лапоть. Бориска хочет его достать, но оступается и летит с обрыва вниз. Снимали, естественно, без репетиции. Прямо в дубле, своей шкурой я пересчитал все бугорки, камни, корни, пни, пролетел сквозь огромный куст. В глазах темно от боли и холода, из рукава сочится кровь, но надо доиграть сцену, и пока Тарковский не крикнет “Стоп!”, барахтаться в грязи и радостно кричать: “Глина!!! Нашел!!!” Наконец режиссер кричит: “Стоп, хорошо, Коленька! Милый, еще дубль”. Дубль - значит дубль. Хоть умри. Но тут оказалось, что костюмеры оставили на базе дубль одежды. Стаскивают с меня глиняную рубаху и портки, прополаскивают тут же в речке, отжимают, подогревают на осветительном приборе, снова облачают в дымящиеся одежды, бросают сверху канат, вытягивают на исходную позицию... И вот еще дубль, и еще, и еще…После съемки в избе, натопленной по приказу Тарковского, он лично готов был мыть мне ноги, обтирать спиртом…”

Нет, не зря страдал Бурляев, не зря два месяца молчал и чуть не загубил себе связки Солоницын. Не зря стоял горой за свой фильм Тарковский. Все трое вместе с Андреем Рублевым стали частью истории великой России.

Павел Подкладов

Использованы фрагменты из книги Н. Бурляева “Одолевая радостью страданья” и статьи Светланы Самоделовой об Анатолии Солоницыне.