Владас Багдонас: Плохой человек и хороший актер - две вещи несовместные

- Когда в Москве проходил кастинг на "Вишневый сад", все говорили о том, что Някрошюс выбирает людей не только по таланту или по каким-то внешним данным. Он, прежде всего, должен почувствовать в актере хорошего человека. Это для него действительно важно - хороший человек в команде?

- Есть известная поговорка: "хороший человек - это еще не профессия". По-моему, ее можно критиковать. Для режиссера, который собирает совершено неизвестную для него самого труппу, - это всегда эксперимент. И для него не безразлично, как на него будет с первого дня смотреть человек: "волчьим" взглядом, взглядом большого актера, или взглядом человека доброго и вслушивающегося. Надо иметь в виду и то, что Някрошюс - очень неординарен, как личность. Он - малоговорящий, тяжело выговаривающий что-то. У него в голове все крутится в 200 тысяч раз быстрее, чем то, что он выговаривает словами. Может быть, поэтому он не хотел попасть в сферу конфликтных ситуаций… С другой стороны, не думаю, что плохой человек может быть хорошим актером.

- А вы всегда понимаете друг друга с Някрошюсом?

- Бывает, что не сразу. Скажем, в Отелло я долгое время прислушивался и был как бы в стороне, хотя и участвовал в этой игре с самого начала. Но мне не все было понятно, я не все прочитывал в его замыслах. Были некоторые сцены, которые мне были "не удобны". Обычно Эймунтас очень чуток к актеру, выстраивает линию так, чтобы было удобно и всегда очень сердечно спрашивает, удобно ли это тебе? Я в Отелло бегаю и потею, и возможно, это выглядит страшно неудобно. Но это спорт такой театральный. Сначала был такой момент, когда я не знал, что делать. Он качал головой, объяснил что-то… Я его понял только через некоторое время. Но мы никогда не доходили до хлопанья дверями.

- Вчера после "Отелло" я говорил с одним нашим народным артистом, который воскликнул: "Мне жалко актеров, им нечего играть, у них - голая схема, они существуют в какой-то железной клетке!"

- Я и в Литве такие возгласы слышал. В частности, от одного нашего народного артиста СССР. Эти люди привыкли к традиционному словесному спектаклю, где не нужно особо "дергаться". Здесь погромче крикнул, там - чуть-чуть потише, там жест какой-нибудь сделал - вот и готова роль. У Някрошюса все не так, поэтому не все понимают его режиссерские находки и режиссерское слово. Отнюдь не все! Но, все равно, он считается в Литве одним из величайших режиссеров вообще всех времен.

- Вы ведь играете не только у Някрошюса. Как ощущаете себя в работе с другими режиссерами?

- Мне 56 лет, и мой актерский стаж, наверное, - лет тридцать пять. Поэтому какой-то опыт уже есть. Опыт не только игры у Някрошюса, а с различными режиссерами. Сейчас, например, я работаю в Каунасском театре совсем в другой роли, в другом стиле, в музыкальном театре. Я играю Грека Зорбу в мюзикле Кандера.

- Поете?

- Там есть несколько зонгов, которые нельзя, наверное, назвать песнями. Кроме того, я играю в совершенно в противоположном Някрошюсу спектакле - "Улица Гагарина" шотландского драматурга Грегори Бурка в постановке Ионаса Вайткуса. Так что мой опыт связан не только с Эймунтасом. И этот опыт помогает мне ощущать себя довольно, не скажу комфортно, но… "полууверенно". Ты ж профессионал, куда ж тебе деться?! Надо делать то, что ты умеешь. Опыт подталкивает тебя в ситуациях, в которых ты ощущаешь себя недостаточно твердым. Скажешь: "Эй, опыт, где ты?" Опыт говорит: "Иди, не бойся".

- Вернемся к "Отелло". Вы вчера, судя по настроению во время поклонов, были очень довольны спектаклем?

- Нет, я не был доволен. Это просто такая, извините… игра. Когда-то мы играли в Америке "Пиросмани", и я на поклонах был какой-то унылый. Меня американцы спрашивают: "А почему вы такой…полумертвый?" И я тогда понял: это же ведь спектакль! Не нужно показывать, что ты устал смертельно. То ли трагедия, то ли комедия, но на это надо смотреть как на спектакль, который уже прошел. Потому на поклонах мы всегда улыбаемся и всегда счастливы. При этом внутренне мы можем себя чувствовать совсем иначе. Поклоны - это тоже небольшой спектакль. Может быть, не всегда органичный. Но никогда мы не выходим с хмурыми лицами. Во всяком случае, я.

- Это установка Някрошюса?

- Нет, моя.

- То есть, вы всегда будете улыбаться?

- Да, всегда буду.

- Мне показалось, что и спектакль, и Багдонас за три года в чем-то очень изменились. Вы это чувствуете?

- Да, Багдонас состарился года на три.

- Это имеет значение?

- Безусловно, это имеет значение. Имеет значение и то, что мы его играем очень редко. В январе мы играли в Голландии, в феврале в Москве, следующий раз сыграем два спектакля в июле в Сингапуре. Словом, этот спектакль идет три-четыре раза в год. Мне совсем не нравятся такие перебои. Но это не мое дело, и не дело Някрошюса. Это дело администрации, которая должна заниматься прокатом таких спектаклей. Ведь таким образом его можно…загасить, что ли.

- Ну, это гастроли. А в Вильнюсе как часто играете?

- Вообще не играем. Я не помню, когда играли в Вильнюсе.

- Невероятно!

- Это вероятно. Это связано с тем, что у нас нет настоящей театральной политики. Спектаклю нужен большой зал, а владельцы этого большого зала говорят: он стоит много денег, заплати за аренду и играй. Государство, министерство культуры, говорят: давайте как-то договариваться, давайте будем это совместно делать. Но никто ничего не делает.

- Я вчера весь первый акт просидел в проходе у кого-то на голове, и на моих коленях сидела еще пара человек. Разве нельзя приехать в Москву, где обожают Някрошюса, если не на месяц, то хотя бы на две недели? Вы не можете на это повлиять?

- Нет, я не могу. Но он вообще очень любит российскую публику, и московскую, и петербургскую. Но почему он привозит только по одному спектаклю, я не знаю.

- А вы вообще имеете право голоса? Я имею в виду, не только вас лично, но и других актеров?

- Нет, мы в это не суемся. Да и вроде непорядочно. Это же получастная организация, а мы - люди со стороны, которые приходят ему помогать.

- А этично было бы Владасу Багдонасу подойти к своему другу Эймунтасу Някрошюсу и сказать: "Эймис, я хочу сыграть…ну, скажем, "Ричарда III"?

- Да. Но я никогда в жизни никому ничего не предлагал. Как-то получалось, что все мне предлагали.

- А есть все-таки нереализованные желания применительно к театру Някрошюса?

- Он собирается делать сейчас песни Соломона. И это такие параболы… они такие высокие: из одной сферы в другую. Поэтому лучше ожидать то, что он придумает, чем говорить ему: слушай, я хочу, чтобы ты меня взял на роль. Я же не продюсер.

- Есть хорошая русская поговорка: "Под лежачий камень вода не течет". То есть, если сам чего-то не делаешь, никто за тебя делать не будет.

- Знаю. Я всегда был таким камнем, но вода все же текла. (Смех)

- Кстати, о воде. Эймунтаса когда-нибудь говорил вам о том, почему у него в спектакле всегда так много воды?

- Не только воды. Тут - и огонь, и вода, и земля. Это вся стихия. Это все какие-то противоположности. Любовь, смерть, - он любит эти противоположности. А между ними - жизнь человеческая. Потому что жизнь коротка, никто не знает, когда она окончится. То ли через 200 лет, то ли через секунду. Поэтому он обожает "высокие противоположности". Но на этом и построена наша жизнь. То мы смотрим носом в землю, то - куда-то в небо, надеясь на чудо.

Вопросы задавал Павел Подкладов

Продолжение следует