Как Гриша Офштейн клеймил воротил Уолл-стрита

В свое время злобноватый народец подхихикивал над тем, что евреи меняли фамилии на «более благозвучные»: боятся, дескать, своего происхождения. Но Григорий Израилевич Офштейн стал Гориным вовсе не из какой-то боязни. Просто когда они с Аркановым (бывшим тогда тоже не Аркановым) принесли свое произведение в редакцию, им сказали: «С такими фамилиями публиковать не будем». Друзья подумали и приняли судьбоносное решение. А задолго до этого Гриша Офштейн родился. Причем в Москве, и именно 12 марта 1940 года. Правда, в одной из своих автобиографических статей он называл разные даты рождения: 1968-й и 1970-й. Первый стал годом рождения драматурга Горина, второй – киносценариста. О своем настоящем дне рождения он, конечно же, не мог рассказать без стёба. «Произошло это в Москве 12 марта 1940 года. Ровно в 12 часов дня... именно в полдень по радио начали передавать правительственное сообщение о заключении мира в войне с Финляндией. Это известие вызвало огромную радость в родовой палате. Акушерки и врачи возликовали, и некоторые даже бросились танцевать. Роженицы, у которых мужья были в армии, позабыв про боль, смеялись и аплодировали. И тут появился я. И отчаянно стал кричать, чем вызвал дополнительный взрыв радости у собравшейся в палате публики. Собственно говоря, это было мое первое публичное выступление. Не скажу, что помню его в деталях, но странное чувство, когда ты орешь во весь голос, а все вокруг смеются, вошло в подсознание и, думаю, в какой-то мере определило мою творческую судьбу...»

Рискуя безмерно раздуть рамки этой заметки, я все же приведу еще один рассказ Горина ужу по поводу его ранних литературных опытов. «По радио тогда шла холодная война с империалистами, в которую я немедленно включился, обрушившись стихами на Чан Кайши, Ли Сынмана, Адэнауэра, де Голля и прочих абсолютно неизвестных мне политических деятелей:

Воротилы Уолл-стрита,

Ваша карта будет бита!

Мы, народы всей Земли,

Приговор вам свой произнесли!.. и т.д.

Почему я считал себя «народами всей Земли», даже и не знаю. Но угроза подействовала! Стихи политически грамотного вундеркинда стали часто печатать в газетах. В девять лет меня привели к Самуилу Яковлевичу Маршаку. Старый добрый поэт слушал мои стихи с улыбкой, иногда качал головой и повторял: «Ох, господи, господи!..» Это почему-то воспринималось мною как похвала. «Ему стоит писать дальше?» - спросила руководительница литературного кружка, которая привела меня к нему. «Обязательно! - сказал Маршак. - Мальчик поразительно улавливает все штампы нашей пропаганды. Это ему пригодится. Если поумнеет, станет сатириком» И, вздохнув, добавил: «Впрочем, если станет, то, значит, поумнеет до конца...» Так окончательно определился мой литературный жанр».

В школе он начал писать сценки, рассказы, фельетоны на школьные темы. Но это еще ничего не значило, ибо судьба привела Гришу в медицинский институт, после которого он работал врачом скорой помощи. Но продолжал тайком заниматься таким неблаговидным делом, как написание рассказов, монологов и сценок. Его стали активно публиковать, причем даже в одном из самых престижных в то время журналов – «Юности». В конце концов, все это вылилось в совместно с Аркановым написанную комедию «На всю Европу». В 1970-м, когда у Горина появилось в печати уже немало сборников пьес и рассказов, он изменил родной медицине и отправился на Парнас.

Финалом его медицинской карьеры стала фраза: «Многие из недолеченных мною пациентов живы до сих пор и пишут мне благодарственные письма за этот мужественный поступок...»

Правда, медицину он тоже не всегда использовал «по прямому назначению». Например, Иосиф Раскин в своей «Энциклопедии хулиганствующего ортодокса» приводит рассказанную Гориным историю об одном случае, произошедшим с ним во времена его работы на скорой помощи. «Приехав по вызову, он обнаружил у старого еврея аппендицит. Два здоровенных санитара уже выносят на носилках стонущего старика с сомкнутыми от боли глазами. И вдруг он приоткрыл глаза, глянул на врача, стоявшего над ним, и еле слышно прошептал: «Скажите, доктор, вы авд?» «Да, я еврей», - растерянно ответил молодой врач. «Скажите, доктор, - очень тихо прошептал старик, - а может ли аппендицит быть от того, что слишком много съел мацы?» «Конечно, нет», - ответил Горин. И старик вдруг привстал на носилках и, откуда только взялись силы, воскликнул, обращаясь торжествующе к роскошной пышнотелой блондинке, своей невестке: «Слышишь, мерзавка?» - и снова впал в беспамятство.

У него были прекрасные учителя в области совмещения медицины и юмора. Вот как Горин рассказывает об уроках, преподанных ему профессором-гинекологом Жмаковым. «Представьте, коллега, вы дежурите в приемном отделении. Привезли женщину. Восемь месяцев беременности. Начались схватки... Воды отошли... Свет погас... Акушерка побежала за монтером... Давление падает... Сестра-хозяйка потеряла ключи от процедурной... Заведующего вызвали в райком на совещание... Вы - главный! Что будете делать, коллега? Включаем секундомер... Думайте! Все! Женщина умерла! Вы - в тюрьме! Освободитесь - приходите на переэкзаменовку!..» Наверное, такая закваска воспитала в Горине блистательную КВН-овскую реакцию на события окружающей жизни.

Но то, что стало впоследствии главным в творчестве Григория Горина было скорее грустным, чем смешным. Его блистательные пьесы можно было бы назвать трагикомедиями. Ведь у настоящего клоуна не поймешь: где надо смеяться, а где плакать. А Горин был настоящим…Я не буду уподобляться критикам и разбирать по косточкам его пьесы. Просто назову самые известные из них, и даже несведущему станет ясно, who is who. «...Забыть Герострата!», «Тиль», «Поминальная молитва», «Кин IV», «Чума на оба ваши дома». Он был автором практически всех захаровских фильмов: «Тот самый Мюнхгаузен», «Формула любви», «Дом, который построил Свифт» и одного из лучших фильмов Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово». Только вот никто перед Господом не замолвил слово о самом Грише. Сегодня ему могло быть только 64. До сих пор не могу простить себе, что не уломал его придти на радиопрограмму. Очень он не любил публичности. Он был молчун.

Павел Подкладов

Использованы фрагменты рассказов Григория Горина о себе из книги серии «Золотая серия юмора»