Что может быть прекраснее женщин, музыки и танца

Как известно, все гениальное берет свои корни в России. Так произошло и в случае с нашим сегодняшним юбиляром. Он только прикидывался американцем и понарошку называл себя Джорджем. На самом деле его звали Георгий Мелитонович Баланчивадзе. Он родился в Санкт-Петербурге, откуда в 1924 году по понятным причинам отбыл за рубеж - сначала в Европу, а потом в Штаты. Американцы, не будь дураки, его тут же захомутали, и теперь трезвонят на весь честной мир, что он якобы ихний. То есть, as usial, клевещут. А правда такова. Отец Баланчина - Мелитон Баланчивадзе был известным грузинским композитором, "грузинским Глинкой" - его опера "Коварная Тамара" стала одним из шедевров оперного искусства в Грузии. Был композитором и младший брат Баланчина - Андрей, народный артист Советского Союза. Джордж Баланчин унаследовал от отца мужскую красоту, любовь к музыке и эпикурейский характер. Он был прекрасным тамадой, знал толк в вине и мог дать фору любому первоклассному шеф-повару Тбилиси или Нью-Йорка. Другой знаменитый грузин Мэлор Стуруа, знавший Баланчина близко, цитировал его: "Любовь к прекрасному и ощущение прекрасного в любви у меня от отца. А что может быть прекраснее женщин и музыки и соединяющего их танца!".

Любителей "жареного", которые apriori считают, что все балетные представители сильного пола - голубые, сразу разочарую. Баланчин был исключительно гетеросексуален. Позволю себе еще раз процитировать Мэлора Стуруа: "Он ощутил всю силу женской красоты еще в далеком детстве, когда его, четырехлетнего мальчика, повели к зубному врачу. Врач - женщина - оказалась очаровательной блондинкой. Она пленила воображение маленького Георгия, несмотря на невыносимую боль, которую ему доставляла. "Любовь и страдания - сиамские близнецы. Любовь познается через страдания", - этим моралите завершал Баланчин свой рассказ об очаровательной дантистке". Впоследствии у него было много жен, и, что немаловажно, большинство из которых - русского происхождения!

Ощущение прекрасного породило у Баланчина потрясающее чувство стиля. По свидетельству очевидцев, движения, которые он выдумывал для своих балетов, были "неподражаемо элегантными". Как, впрочем, и сам Мастер. Правда, его нельзя было назвать "нарциссом", но то, что он был настоящим "денди" - это стопроцентно! Он любил все элегантное. Обратимся опять к его другу: "Он был элегантен по всей своей человеческой и творческой сути. И в малом, и в большом. И в том, как он шел по улице, и в том, как он показывал рисунок танца своим питомцам. Он был изящен и элегантен и в строгом смокинге, и в бесформенных брюках-"мешках", в которых любил репетировать. Он был элегантен и чертовски красив даже в самые преклонные годы своей жизни. Он словно был ходячей иллюстрацией знаменитых чеховских слов о том, что в человеке все должно быть прекрасно. И он сам боготворил красоту". Обычно такие люди мягки и неконфликтны в общении. Но Жорж, как его называли близкие, не вписывался в это правило. Он был резким в суждениях, не сглаживал острые углы, никогда не врал. По поводу каких-то балетных новаций, он иногда высказывался вовсе не в аристократическом духе, называя их "блефом" и "дерьмом". Кстати, он люто ненавидел танец-модерн, которым сейчас так увлечен весь мир. Его правдолюбие дошло даже до того, что через сорок лет разлуки с братом Андреем, встретившись с ним в Тбилиси и послушав его музыку, он не произнес ни слова похвалы. И отказался ставить балет на его музыку . М. Стуруа по этому поводу говорит: "В жизни он был удивительно мягким, добрым, деликатным. Он даже любил называть себя, цитируя Маяковского, "облаком в штанах". Но, когда дело касалось искусства, его ремесла, Баланчин становился жестким и мог тяжело ранить даже самых дорогих ему людей. Его бескомпромиссность в искусстве была беспредельной"... Это отражалось и на работе. Дисциплина на его репетициях была похожа на прусскую военную муштру. Кордебалет и звезды у него репетировали вместе. "Наполеон говорил, что каждый солдат должен носить в своем ранце жезл маршала. Я беру в кордебалет таких танцовщиков и танцовщиц, у которых в туфлях подстилка солистов", - говорил Баланчин. Некоторые звезды, однако, главным образом приглашенные, предпочитали репетировать с другими балетмейстерами, опасаясь нивелировки своей индивидуальности. Среди них был и Михаил Барышников.

Рискуя нарушить обещание, данное читателю во вступлении к этой заметке, не могу не сказать несколько слов о том, как работал Баланчин. В отличие от многих своих коллег, которые перед репетициями долго думают и корпят над заготовками, Баланчин был импровизатором в самом высоком пушкинском смысле слова. Поэтому, наверное, и не оставил потомкам никаких теоретических трудов. Он по-наполеоновски ввязывался в " балетный бой", не имея никаких "экспликаций" и планов. А дальше "кривая да нелегкая" вывозили его, и получалось гениальное! Ни один их хореографов не поставил столько балетов, сколько он. Иногда сочинял два-три балета одновременно. И всегда "с высокой колокольни" плевал на критику. "Сначала меня глупо ругали, а сейчас глупо хвалят", - говорил он. Придется опять сослаться на Мэлора Стуруа, который цитирует Баланчина: "Я не из тех, кто создает балеты в тиши своих квартир. Мне нужны тела танцоров, я должен знать пределы их физических возможностей, пределы их подражательных способностей. Моя фантазия зависит от того, как они прыгают, вертятся, растягиваются. Вот почему я предпочитаю тех танцоров, которые пришли ко мне из школы-студии, где они учились у меня". Теперь, когда его балеты танцуют другие "тела", а не те, которые его вдохновляли, их очарование неизбежно исчезает. И когда-нибудь умрут его балеты. На все воля Божья. Кстати, любимым чтением Баланчина были научно-популярные книги и Библия. Он читал ее беспрестанно и не только потому, что был глубоко верующим христианином. "Библия помимо всего прочего первоклассное развлечение", - любил повторять Мастер.

Как всякий грузин, Баланчин был гурманом в области гастрономии и винопития. Избалованный великолепной грузинской пищей, которую готовила его мама, в Париже он стал неисправимым сибаритом. Так давайте же и мы нальем в кубок доброго кахетинского и, вай!, поднимем бокалы за гения танца, славного сына грузинского и российского народа Георгия Мелитоновича Баланчивадзе. И до дна!

Татьяна Ломме