Мои спиритические университеты - 3 ноября 2003 г.

Часть 1, Часть 2, Часть 3

Итак, теперь мне не надо было пользоваться таким пещерным способом взаимоотношения с духами, как блюдце и ватман. Теперь за меня писала моя рука, и надо было только за ней поспевать. Повторяю, что собеседников у меня набралось немало, но были среди них самые любимые. Так, однажды я решил побеседовать…(даже сейчас немного жутковато и стыдно вспоминать) с великой Мариной Цветаевой! Кстати, несмотря на то, что в те годы я был уже вполне великовозрастным детиной, до ее чудных стихов руки и голова у меня не доходили. Знал их только, пожалуй, по песням из "Иронии судьбы". А тут вдруг попала вожжа под хвост, дай, думаю, поговорю с ней. И началось: каждую ночь кипа листов покрывалась ее (или моим?) размашистым почерком и, наряду с вполне обыденными вещами, мы говорили о любви, страсти, ненависти и, конечно, поэзии. Моя рука выводила и поэтические строчки, но идентифицировать их я не мог по названной выше причине. Некоторые из них помню до сих пор. Было, например, стихотворение, каждая строка которого начиналась со слова "белые". Все стихотворение улетучилось из памяти, но некоторые рифмы вспоминаются: "Белые одежды, белые дороги, белые надежды, белые пороги…" (Почувствовал сейчас опять, что кто-то как будто остановил меня: видно, нельзя публиковать то, что было написано только для тебя в интимной обстановке)…

Мне было очень стыдно говорить с духом великой поэтессы, абсолютно не разбираясь в ее поэзии, но закончить эту "связь", порвать еженощные диалоги я был не в силах. Тем более, что нежные стихи рождались чуть ли не каждый день. Я был очень внимателен к своей собеседнице: чувствовал, когда ей было легко и просто - тогда беседы были похожи на радостные любовные свидания. Иногда ее "чело" омрачала печаль, и Марина отвечала односложно, сухо и неприветливо. Тогда уже было не до стихов. Иногда беседа прекращалась на полуслове, и никакими клещами невозможно было вытащить из "собеседницы" хоть одно междометие. С каждым днем приступы апатии и хандры у моей обожаемой Марины становились все продолжительнее. И наступил день, когда вместо нежных слов на мой листок полилась жуткая, отвратительная, грязная брань. Я - не ханжа, слышал и видел в своей жизни многое, но такого из уст прекрасной дамы не слыхивал. Если и есть какая-то аналогия тому, что я с ужасом видел на бумаге, то это - словесный понос. Представляете, после "белых дорог и белых хвороб" появились мерзости, которые и площадные девки вряд ли осмеливаются говорить друг другу. Заподозрив неладное, я обратился к другим духам для выяснения причин такой метаморфозы.

ПАНТЕЛЕЙ ГОРГОНИН

Продолжение следует...