МЫ и КУЛЬТУРА: Полина Кутепова: Спектакли - это живые существа

Они себя называют "стариками", держатся монолитной группой и блюдут традиции, которые были заложены еще на первом курсе. Но в этом "монолите", не в обиду будь сказано всем остальным, имя героини сегодняшней публикации (одной из тех сестер-близняшек) всегда стояло несколько особняком. Потому что она раньше всех своих коллег почувствовала вкус славы, стала сниматься в кино и сыграла главные роли практически во всех спектаклях своего театра. Перечислять их сейчас не имеет смысла, об этом уже много и хорошо написано.

Последние спектакли "Мастерской" явили нам какую-то новую Полину Кутепову: повзрослевшую, умудренную жизненным опытом и немного грустную. Конечно, дело, прежде всего, в драматургии, но все же теперь в ее глазах нет прежней бесшабашности Виолы или легкомыслия Купавиной. Актриса стала сдержанней, но при этом глубже и внимательней к внутреннему миру своих героинь. Даже юная Верочка из "Месяца в деревне" обрела какую-то особую мудрость, как бы с первых секунд спектакля предчувствуя развязку. (Впрочем, такое впечатление могло возникнуть оттого, что теперь пьеса Тургенева играется в маленьком зале на Кутузовском проспекте, и глаза актеров теперь стали ближе).

Поразительными стали пробы Полины в области гротескного, острохарактерного театра. Тот, кто видел "Танцы на праздник урожая" и "Безумную из Шайо", думаю, согласятся со мной. До этого ни она, ни другие ее коллеги по первому фоменковскому "призыву" так не играли. Теперь на повестке дня Антон Павлович Чехов, с которым судьба ее свела впервые. В "Трех сестрах" Полина репетирует Машу. Но говорить по этому поводу что-то определенное пока не решается. Вообще, Полина очень осторожна в оценках своего творчества, пытается очень четко формулировать мысли и требует того же от собеседника. Восторженные слова, комплименты в свой адрес отвергает напрочь. .Автор этих строк еще раз убедился в том, что и Полина, и все остальные "фоменки" не стали с годами падкими на славу и дифирамбы, не задрали нос.

- Полина, в чем мотивация вашей профессии, причина душевного стремления человека выйти на сцену?

- Вопрос по поводу выбора профессии встал передо мной однажды, когда мы с сестрой пошли в театральный институт. А теперь уже не задумываюсь, почему я в театре, зачем выхожу на сцену.

- То есть, не бывает такой мысли: зачем я уже 16 лет каждый день этим занимаюсь?

- Бывает. Но этот вопрос у меня формулируется по-другому. Он, скорее, звучит так: надо ли мне это, интересно мне дело, которым я занимаюсь или нет?

- И каков ответ?

- Пока что интересно. Существует профессия и существует твой актерский путь актерский, твоя актерская судьба. В профессии ты со временем приобретаешь какой-то опыт, некое мастерство и в этом интересно разбираться. Разбираться, что ты умеешь, что не умеешь, чему хочется еще научиться.

- А часто ли приходит состояние вдохновения, когда актер (по словам Петра Наумовича) "говорит с Богом"?

- Да, это бывает, но очень редко. Такие моменты запоминаешь, ценишь. Ради этого стоит многое терпеть.

- Были ли у вас в жизни наставники, учителя, которых вы вспоминаете до сих пор?

- Мне хотелось бы вспомнить учителей, которые встречались в моей жизни. Начну с учителей школьных. В первую очередь это Тамара Натановна Эйдельман из 67-ой школы. Она мне запомнилась тем, что относилась к нам с сестрой с пониманием. Позволяла нам многое, вплоть до того, что мы часто прогуливали уроки. Но прогуливали по делу: мы увлекались кино и очень много его смотрели. Тамара Натановна понимала, что это для нас важнее. Она как-то сказала, что мы так увлечены, что она не может нас отвлекать на учебу. Был у нас в детской киношколе при Дворце пионеров и школьников на Ленинских горах педагог Алла Ивановна Степанова. Это - удивительный человек, из под крыла которого вышло очень много способной и талантливой молодежи. Алла Ивановна - неординарная личность, формировавшая наши взгляды на жизнь. И еще надо назвать моего учителя в кино. Это Георгий Николаевич Данелия. Он был тем режиссером, с которого началось мое знакомство с кино. Это счастье, что мне удалось с ним поработать.

- Ну, раз речь зашла об истории, давайте вспомним, как начиналась ваша "Мастерская". Есть ли какая-то специфика преподавания на курсе Петра Фоменко?

- Учеба у Петра Наумовича, отличается тем, что студентов (а потом и актеров) не лишают их собственной природы. Никто не станет ломать то, что в тебе заложено.

- А вам в процессе работы приходилось преодолевать, ломать эту свою органику, природу?

- Приходилось. Иногда просто необходимо убежать от себя подальше. У актеров со временем нарабатываются свои штампы, приемчики, за которыми он может "спрятаться". Фокус в том, чтобы суметь забыть, что ты что-то умеешь и развернуть себя совершенно в другую сторону. Пускай это будет тебе неприятно, ты будешь некрасивой, неказистой в этом своем новом качестве.

- А случается ли, что вас заставляют делать то, что вас "закрепощает" и чему вы противитесь?

- Конечно. И довольно часто. Бывает: кажется, что я никогда этого не сделаю, не произнесу. Неудобно! Но, если ты попытаться это почувствовать, честно в этом разобраться, пропустить через себя, присвоить, то тогда ты имеешь на это право. Тогда ты хоть на голове стой, все будет органично.

- А была ли роль, где вам пришлось меньше всего себя ломать, т.е. такая, которая была вам ближе всех?

- Пожалуй, нет. Не было такой роли, которая была бы полностью созвучна моему жизненному пути. Но в любой персонаж все равно много привносишь от себя. И много не от себя.

- А чужие роли вы не "примеряете" на себя?

- Не то, чтобы роли, а просто какие-то отдельные моменты. У нас в театре так заведено: если ты не занят в какой-то сцене, то ты ее слушаешь, пусть даже по трансляции. Ты слышишь, как партнеры сегодня играют. И думаешь, почему сегодня он это сделал или сказал именно так, с такой интонацией? Я бы, пожалуй, это сделала по-другому.

- Ваши персонажи со временем меняются?

- Конечно. Но не очень значительно. Потому что всегда есть какая-то заданность: и авторская, и режиссерская.

- А бывает ли, что вы в своих героинях открываете что-то новое, ранее вам неведомое?

- На репетициях трудно понять, прочувствовать роль в целом. А на спектаклях иногда финал роли возникает незапрограммированно, помимо тебя. Он вытекает из логики спектакля.

- Ваш театр очень разросся. Не возникает ли чувство дискомфорта, когда вы видите вокруг себя новые лица?

- Не такие уж они и новые. Это люди, которые закончили ГИТИС, курс Петра Наумовича. Мы видели в их студенческих работах. Они не с потолка к нам свалились.

- То есть, органично вошли в вашу команду?

- Думаю, да. Хотя по-человечески с ними не так просто, как со "стариками", с которыми я вместе училась. Но, в принципе, "слияние" произошло достаточно органично.

- Значит, ваш коллектив также крепок, как и раньше?

- Крепок. Но отношения меняются. Мы же не святые. У всех тяжелые характеры. То, что мы до сих пор держимся вместе, это, прежде всего, заслуга Петра Наумовича. Да и, наверное, нас всех. Это ведь тоже работа. Были в нашей жизни разные периоды, даже такие, когда казалось, что все разрушается. Но мы их пережили и научились прощать друг другу.

- Мадлен Джабраилова сказала как-то, что вы - те с кого начиналась "Мастерская" - костяк этого театра и ответственны за все, что происходит в нем, за каждый спектакль, даже если не играете в нем. Вы согласны?

- Мадлен абсолютно права. Я думаю, что "старики", как мы себя называем, обладают качеством, которого нет у молодых. Это качество называется, с одной стороны, терпимостью, а с другой стороны - требовательностью. Для нас этот театр значит больше, чем для молодых. Слишком много жизни ушло на это, слишком много было пережито… Поэтому нам есть что сохранять, есть что беречь.

- Многие считают, что в последних ваших ролях в "Египетских ночах", "Безумной из Шайо", "Мотыльке" вы пытались найти какую-то новую форму существования на сцене?

- Не могу сказать, что это какой-то другой способ существования. Может, более гротесковый, если говорить про "Безумную из Шайо". Этот спектакль о невидимом и неосязаемом мире, который есть у каждого человека, который переходит из его прошлого, из его воспоминаний, и остается в настоящем. "Безумные" живут в этом мире иллюзий. Они живут прошлым, но они живые…

- В вашей Клеопатре, есть что-то такое магическое, что отличает ее от других персонажей? Вы сами ощущаете, что она стоит несколько поодаль от всех других ваших героинь? И что это какой-то этап в вашей актерской биографии?

- Я ее не ставлю ни на какое место. Но если говорить про этап, то важнее всего - первый опыт работы над стихотворным материалом с Петром Наумовичем. В нашем театре были до этого поэтические спектакли "Приключение", и "Двенадцатая ночь", но с Петром Наумовичем это - первый опыт. Надо было искать другие законы существования, другой образ мыслей, который заложен в ритме стиха.

- Петр Наумович на репетициях формулирует то, о чем будет спектакль?

- Что-то формулирует, а что-то ищется прямо на репетициях вместе с актерами.

- Бывает ли, когда разбор сцены меняется в связи со сложившейся на репетиции ситуацией?

- Бывает.

- И при этом он вас слушает?

- Он "прислушивается" и любит, когда актеры что-то предлагают.

- А признать свою неправоту может?

- Может. В нем соединяется режиссер-постановщик - жесткий, требовательный к форме и к содержанию и режиссер, который может доверить актеру самому сделать все, что тот захочет. И даже если это неправильно, все равно он будет ценить этого актера.

- Недаром в начале сезона он предлагал вам подготовить самостоятельные работы?

- Это уже случилось. В один день были показаны 7 самостоятельных отрывков, сделанных актерами и режиссерами нашего театра. Прошло 10 лет, и мы снова превратились в студентов.

- А какую самостоятельную работу приготовили вы?

- Я читала "на ногах" вместе с другими актерами сцены из пьесы Кольтеса "Роберто Зукко".

- Я сравнительно недавно с громадным удовольствием смотрел ваш "Мотылек", но почему-то в среде собратьев по перу и по микрофону не нашел поддержки. Как вы считаете, почему они ополчились на "Мотылька"?

- Не знаю. Честно говоря, меня волнует только то, интересно ли это нам играть, и интересно ли это зрителям.

- Вам интересно всегда?

- Бывают разные взаимоотношения со спектаклем и с текстами. И с этим спектаклем у меня лично взаимоотношения не простые. Мне очень приятно его играть, но не часто. В нем очень интересно существовать через перерыв недели в две. Мне интересно окунаться в эту ситуацию, интересно наблюдать за партнерами, возникают по-настоящему счастливые моменты игры. А если этот спектакль идет часто, допустим, три спектакля подряд, то мне уже сложнее. Мне тогда и воздуха не хватает, я уже чуть-чуть работаю. Я не знаю, почему так… Спектакли ведь живые существа, и с ними бывают разные взаимоотношения.

- Такое бывает и с другими спектаклями?

- Когда проходит время, ты смотришь на спектакль другими глазами. Ведь прожита какая-то жизнь, и ты можешь открыть какие-то глубины, новые повороты, которых ты до селе не видел. И иногда кажется, ну все уже сыграно и уже ничто тебя не сможет затронуть в этом тексте, в этом сюжете. А проходит время и вдруг открываются новые грани. И с "Мотылечком" вот так. Может быть, он молодой спектакль. Нам в октябре-ноябре придется много его играть, потому что часть театра уезжает на гастроли. Не знаю, что из этого получится. Либо там откроется что-то неожиданное, либо мы "заиграем" текст. Такое случается, что текст умирает, слова умирают от частого употребления.

- На недавнем фестивале ваших спектаклей, посвященных 10-летию "Мастерской", не было ощущения, что в каких-то спектаклях текст "умер"?

- Нет. Наоборот, было очень приятно вспоминать. Мы очень ответственно к

этому отнеслись, много репетировали. Ведь некоторые спектакли не игрались несколько лет, например, "Владимир Ш степени" или "Двенадцатая ночь".

- Мне было тоже интересно, как эти мэтры, хлебнувшие славы во всем мире, сыграют эпизоды во "Владимире". Слава Богу, все было по-студенчески!

- Надеюсь, что это было так.

- Вам хотелось бы еще поиграть старые спектакли?

- Мне хотелось бы, но не все. "Владимира Ш степени" - да! А вот "Двенадцатую ночь" не надо сейчас играть. Это наш первый спектакль, он был очень важный, на нем практически все закладывалось. Но он наиболее студенческий. В нем принцип существования актеров - импровизационно-студенческий. А сейчас опыт мешает. Этот спектакль должен быть непредсказуемым, легким… Мне кажется, сейчас такого не получается. Причина в нас, в актерах.

- Глядя на вашу команду и на вас лично, иногда кажется, что у вас все безоблачно. Но, наверное, случается и уныние?

- Бывает и уныние. Я знаю, что это грех, но, тем не менее...

- Я понимаю уныние людей, которые не реализованы в профессии. Вы же осыпаны славой, зрительской любовью и хорошей критикой…

- Причина уныния, наверное, в том, что вдруг начинаешь ощущать свое несовершенство, возникает чувство, что ты еще в самом начале пути. (Какая уж тут слава, зрительская любовь или хорошая критика?!) И так тоскливо становится! Нападет уныние от какой-то беспомощности.

- А в конкретной работе над ролью тупики случаются?

- Да.

- И как вы выходите из этого положения, как боритесь?

- Во-первых, иду к Ксюхе ("старшая" сестра-близняшка. Прим. интервьюера) и пытаюсь вместе с ней разобраться, что к чему. Во-вторых, опять иду к Ксюхе и мы вместе опять разбираемся. Ну, а если и это не помогает, остается надеяться, что со временем все станет на свои места.

- Принято считать, что актеры, особенно московские, это настоящая богема: до полудня нежатся в постели , потом - спектакли, съемки, далее - презентации, казино etc. Расскажите, как у вас складывается обычный рабочий день?

- Распорядок дня примерно такой: встаю в девять, в десять выезжаю в театр. Репетиция с одиннадцати до трех, потом обед - час, с четырех репетиция до семи или восьми вечера. Потом приезжаю домой, смотрю телевизор, ужинаю, ложусь спать. На следующее утро просыпаюсь в девять, в десять выезжаю, в одиннадцать - в театре, репетиция до четырех, обед, а с пяти ты начинаешь готовиться к спектаклю. В семь спектакль, который заканчивается, допустим, в десять. В одиннадцать ты дома, ужинаешь, смотришь телевизор, ложишься спать. Вот такая богема…

- В свое время на гастролях в Авиньоне вы за плечами в рюкзаке носили совсем крошечную Надю. Сейчас она взрослая, ей шесть лет. Она уже театральный человек?

- Есть такое понятие "актерский ребенок". Мне бы не хотелось, чтобы она была актерским, театральным ребенком. Надеюсь уберечь ее от театрального микроба.

Вопросы задавал Павел Подкладов