МЫ и КУЛЬТУРА: Великие трагики еще не перевелись!

Работа над одной из самых пронзительных трагедий Шекспира в театре длилась более полугода, а, если учесть то время, в течение которого главный режиссер Павел Хомский уговаривал Козакова на эту роль, то – целый год. То, что Хомский не сомневался в выборе актера, вполне понятно. Режиссер нуждался не только в звезде, но и в харизматической личности – человеческой и актерской. Понятны и долгие колебания знаменитого актера: такая роль требует громадных затрат энергии, ума и эмоций, и «потянуть» ее дано далеко не каждому. (Крупнейший шекспировед Григорий Бояджиев говорил в свое время, что актеру, играющему Лира, должно быть не более сорока пяти лет, потому что в финале он должен выносить мертвую Корделию н а р у к а х . Отмечу, кстати, что шестидесятивосьмилетний Козаков вынес-таки «дочь» на руках, но об этом ниже). Как удалось немолодому и не очень здоровому актеру выдержать адское напряжение роли, остается загадкой. Наверное, недаром говорят, что сцена лечит все болезни…

Лир Козакова, как и сам актер, на редкость амбивалентен. В знакомой каждому мало-мальски сведущему человеку сцене «раздачи» государства дочерям Лир грозен и непреклонен. Он выплывает откуда-то из чрева театра (не из преисподней ли?), одетый в кожаное пальто, мотоциклетные перчатки с извечной козаковской трубкой в руках и, сидя за обычным письменным столом, начинает монолог. Привыкший к лести, король самодовольно внимает льстивым речам дочерей, предвкушая последний сладостный аккорд – славословия Корделии. Любимая дочь в отличие от старших врать не может, и разочарованию отца нет предела! В гневе он готов свернуть головы всем, кто подвернется под руку. И тогда мы видим Лира-деспота, не терпящего возражений и инакомыслия. Чем-то он очень напоминает то ли партийного руководителя ушедших времен, то ли жестокого мафиози, приказы которого не обсуждаются.

Теплеет взор короля только тогда, когда на сцене появляются три ангела в белый платьицах: маленькие дочери, которые существуют только в воображении Лира. Надо видеть, как бережно гладит он их по головкам, какой нежностью и гордостью наполняется его отцовский взор. (Опять пришло время открыть скобки и отметить, что этот режиссерский ход принадлежит самому Михаилу Михайловичу. Более того, согласился он на роль только при условии, что его предложение будет учтено).

Но на нежности времени отпущено мало, надо воплощать в жизнь свою бредовую идею о разделе царства. И Лир с упорством маньяка доводит дело до конца… Решение его обжалованию не подлежит: «Мы разделили государство на три части. Ярмо забот мы с наших дряхлых плеч хотим переложить на молодые и доплестись до гроба налегке!»

Налегке не получилось. Королю, начавшему было сибаритствовать, быстро обрезали крылышки. «Теперь ты никто, ноль без палочки» - вот главный смысл приговора умницы-шута, который тем не менее не покинет господина до гробовой доски, даже тогда, когда ему вырвут язык. (Замечательная работа молодого актера Театра «Луны» Евгения Стычкина). Лир в недоумении, в нем еще теплится надежда, что все это – сон, розыгрыш. Но подозрение уже зреет, хочется кусать локти, но поздно! Надо видеть, какая адская борьба начинается в душе Лира. Козаков играет трагедию прозревающего человека. Причем прозрение это касается не только и не столько дочерей, сколько всей прожитой им жизни, тех злодеяний, которые он совершал когда-то в порыве раздражения или мести.

В финале Лир не похож на царя. Это скорее израненный зверь, вокруг которого все теснее сжимается кольцо тех, кто его затравил. А единственное существо, которое оказалось ему верным – младшенькая Корделия - мертва. Маленьким комочком лежит ангелочек в белом платьице на руках отца: так и не расстался он с ними – трехлетними – в своем больном воображении. Сам полумертвый, «зверь» тщетно пытается спасти свое дитя. И его последний предсмертный рык страшен и безысходен…

Ничего пронзительнее этой сцены автор заметки на своем театральном веку не видел. Говорят, дескать, обмельчал актер, «блестящих дарований теперь мало», ушли в небытие русские трагики. Ан нет, не ушли! И великая роль Михаила Козакова тому подтверждение…

После премьеры на вопросы корреспондента Newsinfo ответил режиссер спектакля, художественный руководитель театра Павел Хомский.

- Как вы думаете, почему в последнее время эта пьеса волнует многих режиссеров?

- Я думаю, время само диктует. Ведь всякое время диктует свои приоритеты, в смысле выбора репертуара. В этой пьесе много такого, что свойственно всем временам: проблема поколений, смена поколений родителей и детей. Но в пьесе речь идет не только о смене поколений, но и о смене государственного строя. А мы пережили перемену государственного строя и это было связано со сменой поколений. И, может быть, поэтому, мы очень долго не может оказаться в обществе, которое мы себе представляем. Потому что смены поколений до конца не произошло. Это одна из тем. А тема власти, цены власти! И верно ли классическое изречение, которое гласит «всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно»?. А пьеса начинается с абсолютной власти. Потому, что совершенно ясно, что строй при Короле Лире - тоталитарный, как мы называли свой строй. Это все абсолютно современно. Поскольку все вопросы со сменой строя государственного у нас обострились (а они всегда обостряются, когда меняются крупные социальные строи). Поэтому возник интерес к пьесам, которые об этом говорят. Как и всякая настоящая классика, Лир абсолютно современен.

- Мне показалось, что вы по-разному относитесь к Лиру в разные периоды его жизни. Когда он является представителем тоталитарной власти иначе вы к нему безжалостны…

- Естественно! Но это не только мое ощущение. Я все-таки долго прожил при тоталитарном строе и все успел хлебнуть. У меня много родных и близких погибло во времена репрессий. А Лир также репрессирует своих подданных. Поэтому мне это близко, я на это реагирую. И меня всегда спрашивают, почему такая сценография, почему так одеты артисты: и современно, и не очень современно, немножко стилизованно. Задача была такая, чтобы зритель почувствовал, что это касается и его. Просто хотелось, чтобы в спектакле все работало на одну мысль: тебя это касается, или если не коснулось, может коснуться завтра, подумай, сделай какие-то выводы. Театр не дает никаких рецептов, театр может задавать вопросы. Например, а какой бы ты вывод сделал? Это вопрос выбора.

- Вы верите в воздействие театра, и в частности, вашего спектакля на людей?

- Это воздействие опосредованное. Если театр заставляет сопереживать, и немножко об этом подумать, если зритель возвращается к спектаклю, который он видел, то какая-то внутренняя работа происходит. Я думаю, на большее мы не должны рассчитывать.

Павел Подкладов